Он только читал - но довольно было и просто слов.
Узнайте же ныне, что Беллэм Мухаар, Король Солиндский, Мухаар Хомейны, Господин городов Мухаара и Лестра, объявляет награду в пятьсот золотых тем, кто слово иль весть ему о Кэриллоне, что зовет себя Принцем Хомейны, доставит: весть о том самозванце, что к трону стремится.
Узнайте же ныне, что Беллэм Мухаар еще более жаждет узреть самозванца, потому - кто доставит в Хомейну-Мухаар Кэриллона, живым или мертвым, получит вдовое больше награду из рук государя.
Окончив чтение, арфист снова свернул указ и сунул его назад в рукав. Глаза его, в полумраке казавшиеся черными, пристально вглядывались в лица людей, словно он пытался понять, какие чувства вызвали у собравшихся слова указа. Куда подевалась его ленивая мягкость? Теперь я видел ловкого, хитроумного и твердого человека. И человек этот выжидал.
Может, он нанят? Может, он из людей Беллэма, разыскивающих меня и стремящихся получить золото за кровь? И теперь развлекается, мысленно подсчитывая барыш?.. Пять сотен золотых, если он знает, что я здесь. Тысяча, если он доставит меня домой, в Хомейну-Мухаар.
Домой. Где я попаду в руки Беллэма - или Тинстара: вот он я, делайте, что хотите!..
Я разглядывал элласийцев: было несложно понять, о чем они думают сейчас.
Золото и слава. Деяние и награда. Они ненадолго попытались представить себе, что значит быть богатым. Только ненадолго - потому что потом они подумали о своей земле. Здесь Эллас, не Хомейна: Эллас. Королевство Родри. А тот, кто сейчас предлагал им золото за кровь, однажды уже проглотил целое королевство…
Я видел, что элласийцы не станут делать ничего за золото Беллэма, но в зале были не только они, и - кто может поручиться за остальных?..
Я перевел взгляд на Финна. Лицо его, как всегда, казалось застывшей маской, ликом бронзовой статуи, живыми были только глаза - невероятные желтые глаза, говорившие о древних временах и о чарах.
Арфист запел. Голос его, глубокий и сладостный, мастерски передавал чувства певца и вызывал нужный ему отклик. Он пел о горечи поражения и о безумной бойне войны. Он пел о мальчишках, оставшихся на залитых кровью полях, и о командирах, сраженных мечами Солинды и Атвии. Пел о короле, скрывшемся за розово-алыми стенами Хомейны-Мухаар, полубезумном одержимом короле. Он пел о брате короля, убитом в бою, о сыне его, чьи руки были скованы железом, а душа отчаяньем. Он пел об этом мальчике, ныне свободном и ставшим зрелым мужем, жившем в изгнании, бежавшем от преследований Айлини. Он пел обо мне, этот чужестранец, и воспоминания пробуждались в моей душе…
О боги… воспоминания…
Как могло случиться, что арфист знает об этом? Как мог он узнать все, что было, узнать самою мою суть - чем я был, чем хотел стать? Как может он петь мою песню, когда я сам - я сижу здесь, потерянный, не ведающий, что происходит, знающие лишь то, что все - правда, мечтающий лишь о том, чтобы так не было?
Как он это делает?.. Горечь воспоминаний и колдовское наваждение… Я вздрогнул и уставился на потемневшую исцарапанную столешницу - а запястья обожгла давняя боль, ставшая, скорее, уже только памятью о боли. Я не мог поднять глаз на арфиста. Только не теперь, когда он рассказывал мою историю, говорил о моем родстве, о моем праве, моем наследии и о земле - моей земле, вовлеченной в смертоносную борьбу.
- Великие боги… - пробормотал я и замолчал.
Я чувствовал на себе пристальный взгляд Финна. Но он не проронил ни слова.
Глава 3
- Я Лахлэн, - представился музыкант, - Я арфист, но также и служитель Лодхи Всемудрого, Лодхи Всеотца, хотите ли, я спою вам о Нем?
Молчание было ему ответом - молчание, полное благоговейного ужаса и глубочайшего почтения. Он улыбнулся, его длинные сильные пальцы вновь легли на струны:
- Ходят слухи о том, что мы, служители Лодхи, обладаем тайной магией. |