|
Если бы здесь присутствовала какая-нибудь изюминка, которой я смог бы сдобрить статью… – Хорошо, – сказал я. – Я буду ждать вас здесь, мистер Лузак. *** Женщина, державшая моего ребенка, не была Амритой. Я застыл, вцепившись в дверную ручку. Так бы я и стоял или даже вышел бы в замешательстве обратно в коридор, не появись в этот момент из ванной Амрита. – Ой, Бобби, это Камахья Бхарати. Камахья, это мой муж, Роберт Лузак. – Очень приятно познакомиться с вами, мистер Лузак. Ее голос звучал дуновением ветерка по весеннему цвету. – Рад познакомиться с вами, мисс…, э-э-э… Бхарати. Я тупо заморгал и посмотрел на Амриту. Я всегда считал, что Амрита с ее бесхитростными глазами и простыми чертами лица, близка к истинной красоте, но рядом с этой юной женщиной я видел лишь признаки надвигающегося среднего возраста на теле Амриты, намечающийся двойной подбородок и шишечку у нее на переносице. Остаточное изображение молодой женщины запечатлелось на сетчатке моих глаз, как оптическое эхо электрической лампочки. Ее черные как смоль волосы опускались до плеч. Лицо ее имело форму вытянутого овала с совершенными чертами, среди которых выделялись нежные, слегка подрагивающие губы, созданные, казалось, для смеха и высших проявлений чувственности. Глаза у нее были потрясающие – невероятно большие, подчеркнутые тенями и тяжелыми ресницами, с такими черными, проникающими зрачками, что взгляд ее пронзал подобно темным звездам. Было в этих глазах что-то неуловимо восточное, причем в то же время в них отражалось присущее Западу, почти подсознательное ощущение внутренней борьбы бесплотного и земного. Камахья Бхарати была молода – не больше двадцати пяти, – и шелковое сари на ней было таким легким, что казалось, будто оно парит в дюйме над ее телом, поддерживаемое неким неуловимым импульсом женственности, исходившим от нее подобно благоухающему ветерку. Слово «сладострастие» у меня всегда отождествлялось с рубенсовской весомостью, – массой соблазнительной плоти, но почти видимое под движущимися слоями шелка тонкое тело этой женщины окатило меня такой волной сладострастия, что во рту пересохло, а из головы вылетели все мысли. – Камахья – племянница М. Даса, Бобби. Она пришла узнать насчет твоей статьи, и мы проговорили с ней целый час. – Что? Я посмотрел на Амриту, а затем снова перевел взгляд на девушку. Больше я не нашел, что сказать. – Да, мистер Лузак. До меня дошли слухи, что мой дядя общался с некоторыми из своих старых коллег. Мне захотелось узнать, не видели ли вы моего дядю…, все ли с ним в порядке… Глаза ее опустились, а голос затих. Я присел на край кресла. – Нет, – сказал я, – то есть я его не видел, но с ним все в порядке. Мне бы тоже этого хотелось. Повидать его. Я собираюсь написать статью… – Да. – Камахья Бхарати улыбнулась и вернула Викторию на середину кровати, где лежали ее одеяло и медвежонок Винни-Пух. Изящные коричневые пальцы провели по щечке ребенка ласковым жестом. – Больше не стану вас беспокоить. Я только хотела узнать о здоровье дяди. – Конечно! – сказал я. – Очень хорошо. Думаю, что нам стоит с вами поговорить, мисс Бхарати. Я хочу сказать, если бы вы хорошо знали вашего дядю…, это помогло бы мне в работе над статьей. Если бы вы задержались на несколько минут… – Я должна идти. Отец ожидает меня увидеть, когда вернется домой. |
