— Королю Этельстану сообщили о возникших трудностях, — заявил он.

— И он ничего не сделал?

— Пообещал сделать.

— А викинги безнаказанно разгуливают по его землям, — заметил я.

Альфред ощетинился.

— Ты предлагаешь мне объявить войну королю Этельстану?

— Он позволяет вражеским отрядам заявляться в Уэссекс, господин, так почему бы и нам не ответить тем же? Почему бы не послать корабли в Восточную Англию, чтобы потрепать владения короля Этельстана?

Альфред встал, не ответив на мое предложение.

— Вот что самое важное, — проговорил он. — Мы не должны потерять Лунден. — Он протянул руку в сторону отца Эркенвальда, и тот, открыв кожаную сумку, вынул свиток пергамента, запечатанный коричневым воском. Альфред протянул этот пергамент мне. — Я назначаю тебя военным губернатором города. Не допусти, чтобы его снова захватил враг.

— Военным губернатором? — многозначительно переспросил я, взяв пергамент.

— Все войска и члены фирда будут находиться под твоим командованием.

— А город, господин? — спросил я.

— Город станет Божьим местом, — ответил Альфред.

— Мы очистим его от греха, — перебил отец Эркенвальд, — и да станут его грехи белы, как снег.

— Аминь, — истово проговорил Беокка.

— Я назначаю отца Эркенвальда епископом Лундена, — продолжал Альфред, — и гражданское управление будет находиться в его руках.

Я почувствовал, как у меня упало сердце. Эркенвальд? Который меня ненавидит?

— А как же олдермен Мерсии? — спросил я. — Разве не в его руках здешнее гражданское управление?

— Мой зять, — сдержанно проговорил Альфред, — не будет оспаривать мои назначения.

— И как много власти ему здесь принадлежит?

— Это — Мерсия! — сказал Альфред, топнув ногой. — А он правит Мерсией!

— Значит, он может назначить нового военного губернатора? — спросил я.

— Он будет делать то, что я ему велю, — ответил Альфред; в его голосе внезапно зазвучал гнев. — Через четыре дня мы закончим все приготовления, — он быстро снова собой овладел, — и завершим все дискуссии, необходимые для того, чтобы позаботиться о безопасности и благоустройстве этого города. — Он отрывисто кивнул мне, наклонил голову в сторону Гизелы и отвернулся.

— Господин король, — мягко проговорила Гизела, остановив собравшегося было уйти Альфреда, — как поживает ваша дочь? Я видела ее вчера, и она была в синяках.

Взгляд Альфреда метнулся к реке, где шесть лебедей преодолевали буйную воду под сломанным мостом.

— С ней все хорошо, — сдержанно проговорил он.

— Синяки… — начала Гизела.

— Она всегда была озорным ребенком, — перебил он.

— Озорным? — нерешительно переспросила Гизела.

— Я ее люблю, — сказал Альфред. Не оставалось сомнений, что он говорит правду, — столько неожиданного чувства прозвучало в его голосе. — Но если озорной ребенок забавляет, то для взрослого озорство есть грех. Моя дорогая Этельфлэд должна научиться послушанию.

— Итак, она учится ненавидеть? — спросил я, вспомнив недавние слова короля.

— Теперь она замужем. И ее долг перед Богом повиноваться мужу. Она научится этому, я уверен, и будет благодарна за урок.