— В ином мире, — сказал я Пирлигу, — мы все будем богами.

Он удивленно посмотрел на меня, гадая, к чему я клоню.

— Мы будем с Богом, — поправил он меня.

— На твоих небесах — может быть, — сказал я, — но не на моих.

— Есть только одни небеса, господин Утред.

— Тогда пусть мои небеса и будут теми «одними», — ответил я.

И в тот момент я знал, что моя правда — истинная правда, а Пирлиг, Альфред и остальные христиане заблуждаются. Просто заблуждаются.

Мы не шли к свету, а соскальзывали с него. Мы шли к хаосу, навстречу смерти и к небесам смерти — и, когда приблизились к врагу, я начал кричать:

— Небеса для мужчин! Небеса для воинов! Небеса, где сияют мечи! Небеса для храбрецов! Небеса свирепости! Небеса богов-трупов! Небеса смерти!

Все уставились на меня: и друзья, и враги. Они подумали, что я сошел с ума. Может быть, я и вправду был безумцем, когда взбирался по правой лестнице, туда, откуда смотрел на меня одноногий на костылях. Я пинком отбросил один из его костылей, и тот упал. Костыль со стуком полетел вниз по ступенькам, и один из моих людей втоптал его в землю.

— Небеса смерти! — завопил я.

Все люди на укреплениях не сводили с меня глаз, и все равно думали, что я — друг, потому что я прокричал свой странный военный клич на датском.

Я улыбнулся под двумя пластинами своего шлема и вытащил Вздох Змея. За мной, там, где я не мог их видеть, Стеапа и его люди начали убивать.

Меньше десяти минут назад я грезил наяву, а теперь ко мне пришло безумие. Я должен был подождать, пока мои люди взберутся по лестницам и построятся «стеной щитов», но некий импульс швырнул меня вперед. Теперь я выкрикивал свое имя, и Вздох Змея пел свою песню, а я был властелином войны.

Счастье битвы. Экстаз. Дело не только в том, чтобы обмануть врага, но и в том, чтобы чувствовать себя подобным богу.

Однажды я попытался объяснить это Гизеле, и она прикоснулась к моему лицу своими длинными пальцами и улыбнулась.

— Битва лучше вот этого? — спросила она.

— Это то же самое, — ответил я.

Но это было не то же самое. В битве человек рискует, чтобы приобрести репутацию. В постели он не рискует ничем. Веселье то же, но удовольствие с женщиной быстротечно, в то время как репутация остается навсегда. Мужчины умирают, женщины умирают, все умирают, но твоя слава переживет тебя; вот почему я выкрикивал свое имя, когда Вздох Змея отобрал первую душу.

Моим противником был высокий человек в помятом шлеме, с копьем с длинным наконечником. Он инстинктивно ткнул в меня копьем, и точно так же инстинктивно я отразил удар щитом и ударил его в горло Вздохом Змея. Справа от меня был еще один противник; я толкнул его плечом, сбив с ног, а потом наступил ему на пах, одновременно приняв на щит выпад слева. Я перешагнул через того, чей пах превратил в кровавую кашу, и теперь защитная стена укреплений оказалась справа от меня, как я и хотел. Впереди же были враги.

Я врезался в них.

— Утред! — кричал я. — Утред Беббанбургский!

Я приглашал смерть за собой. Нападая в одиночку, я оставлял врагов позади, но в тот момент я был бессмертен. Время замедлилось, так что мои противники двигались, как улитки, в то время как я был быстр, как молния на моем плаще.