В комнате горел жарко большой камин. Перед очагом стояли тяжелые, темные, украшенные резьбой стулья с подушками на сиденьях. В тени виднелись еще скамьи, выстроенные аккуратно в ряд, словно сюда время от времени приходили ученики.

Женщина сейчас же встала и взяла со спинки стула свой плащ с капюшоном. Она заговорила, негромко и спокойно.

— Не хотите ли выпить подогретого вина, прежде чем идти, шериф?

Ее муж застыл неподвижно, наблюдая за развитием событий, словно не знал, что делать, и очень этого стыдился. Многие сочли бы его красивым: у него были прекрасные изящные руки, мягкие глубокие глаза. Он казался несчастным, потерявшим надежду. Мне отчаянно хотелось его подбодрить.

— Я знаю, что нужно сделать, — сказала женщина. — Вы заберете меня в замок, чтобы провести расследование.

Она напоминала мне кого-то из моих знакомых, но я не мог понять, кого именно и к чему бы это, а времени на размышления не было. Она продолжала:

— Мы беседовали со старейшинами, с учителем в синагоге. Мы беседовали с Исааком и с сыновьями. Мы договорились. Меир напишет в Париж нашим родственникам. Дочь пришлет письмо, подтверждающее, что она жива…

— Этого недостаточно, — заметил шериф. — Оставлять Меира здесь рискованно.

— Почему вы так думаете? — спросила она. — Все знают, что без меня он из Норвича не уедет.

— Это правда, — поразмыслив, согласился шериф. — Ладно, хорошо.

— И он напишет, чтобы прислали тысячу золотых марок на доминиканский монастырь.

Шериф бессильно развел руками и кивнул.

— Позвольте вам напомнить, — негромко произнес Меир. — Я должен написать письма и обсудить все с остальными.

— В этом доме тебе угрожает опасность, — сказал шериф. — Чем быстрее ты достанешь деньги, хотя бы у здешних евреев, тем лучше для тебя. Но иногда денег недостаточно, чтобы уладить такое дело. Лучше всего послать за твоей дочерью и привезти ее домой.

Меир покачал головой.

— Я не хочу, чтобы она еще раз отправлялась в путь по такой погоде. — Голос у него дрожал. Я понял, что он говорит неправду, и ему ужасно стыдно за это. — Тысяча золотых марок и списание всех долгов. Я не занимаюсь ростовщичеством, как многие другие, — продолжал он. — Я ученый, вы прекрасно это знаете, и сыновья ваши знают, господин шериф. Но я могу еще раз переговорить с людьми, и мы, конечно же, соберем необходимую сумму…

— Что ж, пусть будет так, — сказал шериф. — Но есть еще один вопрос, который мне нужно выяснить, чтобы защищать вас и дальше. Где ваша священная книга?

Меир, и без того бледный, совсем побелел. Он медленно приблизился к письменному столу и взял большой том в кожаном переплете. На обложке были вытисненные золотом еврейские буквы.

— Тора, — шепотом произнес он и с несчастным видом взглянул на шерифа.

— Положи на нее руку и поклянись, что ты не виновен в том, в чем тебя обвиняют.

Казалось, еврей сейчас потеряет сознание. В его глазах застыло какое-то отстраненное выражение, словно он спит и ему снится кошмар. Но разумеется, сознания он не потерял.

Мне отчаянно хотелось вмешаться, но что я мог поделать?

«Малхия, помоги ему!»

Наконец, уравновесив тяжелую книгу на левой руке, Меир положил сверху правую и проговорил тихим дрожащим голосом:

— Клянусь, что никогда в жизни не причинял вреда ни одному человеческому существу и ни за что не причинил бы вред Лии, дочери.