Куда я отправился и что делал в последующие пять часов, почти не помню, да и тогда не очень-то сознавал. Точно вышел из школы, все ускоряя шаг, миновал подъездную аллею, потом постоял на остановке, не дождался автобуса, не выдержал, перешел дорогу и поймал автобус, ехавший в противоположном направлении, — лучший способ привлечь к себе нежелательное внимание. Потом, пересаживаясь с автобуса на автобус, катался туда-сюда, силясь выкинуть из головы мистера Андерсона и моих реальных или воображаемых преследователей. В Бромли я сел на ночной поезд до вокзала Виктория, оттуда взял одно такси до Мраморной арки, второе до пансиона мистера Хакима, спасибо щедрому Макси. На станции в Бромли, пока двадцать минут ждал поезда, я позвонил Грейс из телефона-автомата.

— Сальво, хочешь услышать что-то совершенно несусветное, а?

Вежливость требовала сказать “да”.

— Я свалилась с ослика, во как! Прямо на задницу, на глазах у детей, которые орали от восторга как оглашенные! Амелия удержалась, а я шлепнулась. Амелию-то ослик провез по всему пляжу до лотка с мороженым, и она ему купила рожок за девяносто девять пенсов и еще шоколадных хлопьев на свои карманные деньги, и ослик все сожрал до крошки и привез Амелию назад! Я не вру, Сальво! Ты вот мои синяки так и не увидишь, а они у меня по всей заднице, уму непостижимо, на обеих половинках, Войтек, зараза, со смеху лопнет.

Войтек — ее любовник, поляк, на студии работает, мимолетом вспомнил я. Который сделал бы Ханне скидку.

— А еще знаешь что, Сальво?

В какой момент мне начало казаться, что она нарочно тянет время?

— Еще мы видели кукольное представление, про Панча и Джуди, правда, здорово?

Здорово, соглашаюсь.

— Ну вот, детишки так на него рвались, а потом прямо помирали от страха! В жизни не видела столько счастливых мордашек, и таких перепуганных!

Класс. Дети обожают страшилки.

— А это кафе на полпути, Сальво, ну, в котором мы остановились обедать, когда то, другое, нас не пустило, потому что мы — черномазые уродцы… в общем, там было просто прелестно! Так что у нас сейчас все в лучшем виде.

Где она, Грейс?

— Кто? Ханна? — Грейс как будто только что вспомнила о ней. — А-а, Ханна… Она повела старших в кино, Сальво. Просила передать тебе, что сразу перезвонит, как только вернется. Может, правда, уже завтра утром, а то ведь уже поздно. Понимаешь, мы с Ханной ночуем в разных домах. А я не могу расстаться с мобильником из-за Войтека.

Ясно.

— Потому что если Войтек до меня не может дозвониться, он прямо на стенку лезет. А семья, где Ханна остановилась, у них, конечно, есть телефон в доме, но лучше туда не звонить, это неудобно. Он стоит в гостиной, где телевизор и вся семья сидит. В общем, она тебе сама позвонит, как только сможет. Что-нибудь передать ей, Сальво?

Передай, что люблю ее.

— Ты уже раньше говорил ей об этом, Сальво, или я слышу сенсационную новость?

Надо было спросить, что за фильм пошла смотреть Ханна со старшими детьми, подумал я, уже положив трубку.

Я и сам не заметил, как быстро наша маленькая комната стала для меня домом, всего за несколько дней затмив годы, прожитые в “Норфолк Мэншнс”. Едва вошел, я ощутил запах Ханны, словно она и не уезжала. Не духи, а естественный аромат ее тела. Я приветствовал, как доброго друга, нашу незастеленную постель, триумфально смятые простыни. Ни одна мелочь не ускользала от моего виноватого взора: вот ее расческа для афро, вот браслеты, брошенные в спешке отъезда (в последний момент Ханна надела вместо них фенечку из слоновьего волоса), вот наши недопитые чашки с чаем, а вон там, на шатком прикроватном столике, фотография Ноа, которую Ханна специально оставила, чтобы мне не было без нее так одиноко.