Когда мы вошли в гостиную, первый парень находился примерно в полутора метрах от меня, его движения несколько стеснял мой рюкзак. От природы самоуверенный, он шел спокойно, не ожидая нападения.

Хорошего пинка хватило, чтобы он кубарем полетел по полу. Второй как раз закрывал входную дверь. Еще на Беркли-сквер я отметил, с какой неохотой, чуть ли не с обидой, он выполнял свои обязанности. Так было и сейчас. Подхватив мою сумку, он, вероятно, решил, что можно расслабиться. Точный удар в пах расслабил его окончательно.

Теперь между мной и Филипом не осталось преград. Я одним прыжком перемахнул через всю комнату, и в следующий миг мои руки сомкнулись у него на горле, утопая в отвратительных жирных складках. Толком своих намерений я не понимал, да и по сей день в них не разобрался. Помню только, как смотрел на бежевые кирпичи камина за спиной у Филипа и думал, не размозжить ли о них его ухоженную седую голову. На нем были серый костюм, белая рубашка и дорогой галстук из красного муара, коим я безуспешно попытался воспользоваться вместо удавки.

Мог ли я задушить его? Конечно, разум у меня помутился, как выразился бы мой дорогой покойный отец, а сил было не занимать, но тут один из охранников вырубил меня не то дубинкой, не то чем еще — этого я уже не увидел. Три месяца прошло, а у меня до сих пор, помимо прочих ссадин и синяков, слева на затылке шишка размером с куриное яйцо.

Когда я пришел в себя, Филип, целый и невредимый, стоял у камина в обществе почтенной седовласой дамы в твидовом костюме и удобных туфлях на невысоких каблуках — не успела она произнести свое коронное “Брайан, дорогой”, как я безошибочно признал в ней Сэм. Она точь-в-точь походила на дам-рефери с Уимблдонского турнира, которые с высоты своих судейских кресел то и дело советуют игрокам, бегающим в двух метрах под ними, не забывать о приличных манерах.

Вот, пожалуй, мои первые впечатления после того, как ко мне вернулось сознание. Сначала я никак не мог понять, куда же подевались блондины, пока не повернул голову и не увидел их через открытую дверь: они сидели в коридоре, уткнувшись в телевизор с выключенным звуком. На экране шли международные соревнования по крикету, и австралийская команда проигрывала матч. Посмотрев в другую сторону, я с удивлением обнаружил, что в комнате присутствует еще и ангел-писец, причем явно мужского пола. Он уютно устроился за письменным столиком в эркере, который я в первый момент спутал с эркерным окном в пансионе мистера Хакима. Солнечный свет, лившийся из окна, превращал его в божественное создание, хоть и с проплешиной на макушке и очками на носу. Переносной столик с перекрещенными ножками был приспособлен для походных условий: быстренько сложил — и в бой. Как и Филип, ангел нарядился в костюм, но лоснящийся, точно у шофера. Он скрючился над столиком совершенно в духе диккенсовского персонажа — мелкого клерка, боящегося, как бы его не уличили в недостаточном усердии.

— А это, дорогой Брайан, Артур из Министерства внутренних дел, — пояснила Сэм, заметив мой интерес к ангелу. — Артур любезно согласился помочь нам все уладить на официальном уровне, не так ли, Артур?

Он не удостоил ее ответом.

— Артур представляет исполнительную власть, — уточнил Филип. — Ни у меня, ни у Сэм подобных полномочий нет. Мы всего лишь консультанты.

— А Ханна в надежных руках, не волнуйся, — продолжала Сэм в своем неподражаемом тоне. — Она свяжется с тобой, как только доберется домой.

Домой — это куда? К мистеру Хакиму? В общежитие медсестер? В “Норфолк Мэншнс”? Для меня понятие “дом” в последнее время стало крайне расплывчатым.