|
Восьмидесятилетний швейцар засыпал над «Биржевкою» [30 - «Биржевка» – «Биржевые ведомости», ежедневная политическая, экономическая и литературная газета, издававшаяся в Петербурге с 1861 по 1917 г.; одна из наиболее популярных и читаемых газет в России.]. Так же он засыпал позавчера, вчера. Так же он спал роковое то пятилетие [31 - Первое пятилетие XX века, которое Белый воспринимал как рубеж между историческими эпохами.]… Так же проспит пятилетие впредь. Пять лет уж прошло с той поры, как Аполлон Аполлонович подкатил к Учреждению безответственным главой Учреждения: пять с лишком лет прошло с той поры! И были события: проволновался Китай и пал Порт-Артур [32 - Имеются в виду Ихэтуаньское восстание в Китае (см. примеч. 23 к гл. 4) и решающее событие русско-японской войны – взятие японцами крепости Порт-Артур. Белый воспринимал эти события в духе апокалиптического миросозерцания позднего Вл. Соловьева, как знамение «панмонголизма». В стихотворении «Сергею Соловьеву» (1909), посвященном племяннику философа, он писал:Ты помнишь? Твой покойный дядя,Из дали безвременной глядя,Вставал в метели снеговой,В огромной шапке меховой,Пророча светопреставленье…Потом – японская война:И вот – артурское плененье (…)(«Урна», с. 126)]. Но виденье годин – неизменно: восьмидесятилетнее плечо, галун, борода. ____________________ Дверь распахнулась: медная булава простучала. Аполлон Аполлонович из каретного дверца пронес каменный взор в широко открытый подъезд. И дверь затворилась. Аполлон Аполлонович стоял и дышал. – «Ваше высокопревосходительство… Сядьте-с… Ишь ты, как задыхаетесь…» – «Все-то бегаете, будто маленький мальчик…» – «Посидите, ваше высокопревосходительство: отдышитесь…» – «Так-то вот-с…» – «Может… водицы?» Но лицо именитого мужа просветилось, стало ребяческим, старческим; изошло все морщинками: – «А скажите, пожалуйста: кто муж графини?» – «Графини-с?… А какой, позволю спросить?» – «Нет, просто графини?» – «?» – «Муж графини – графин?» ____________________ «Хе-хе-хе-с…» ____________________ А уму непокорное сердце трепетало и билось; и от этого все кругом было: тем – да не тем… Двух бедно одетых курсисточек… Среди медленно протекающих толп протекал незнакомец; и вернее, он утекал в совершенном смятенье от того перекрестка, где потоком людским был притиснут он к черной карете, откуда уставились на него: череп, ухо, цилиндр. Это ухо и этот череп! Вспомнив их, незнакомец кинулся в бегство. Протекала пара за парой: протекали тройки, четверки; от каждой под небо вздымался дымовой столб разговора, переплетаясь, сливаясь с дымовым, смежнобегущим столбом; пересекая столбы разговоров, незнакомец мой ловил их отрывки; из отрывков тех составлялись и фразы, и предложения. Заплеталась невская сплетня. – «Вы знаете?» – пронеслось где-то справа и погасло в набегающем грохоте. И потом вынырнуло опять: – «Собираются…» – «Что?» – «Бросить…» Зашушукало сзади. |
