Петра Ильича они не стеснялись — он уже был «свой».

Задыхаясь в их обществе, где все было таким мещанским, таким пошлым, таким непривычным, он прибегал к коньяку целыми днями.

По возвращении в Москву Антонина Ивановна, чье терпение к тому времени окончательно иссякло, решилась на «штурм Измаила».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ «ПЕРВОЕ БЕГСТВО»

При первой же попытке штурма «Измаил» бежал.

Антонина Ивановна плохо знала жизнь и, как следствие, очень часто поступала неправильно. Разумеется, она не могла выбрать подходящего момента для проявления своих бурных чувств к Петичке. Умная женщина, оказавшись на месте Антонины Ивановны, попыталась бы сделать это в тот момент, когда Петр Ильич будет пребывать в хорошем или же, на худой конец, в более-менее сносном настроении. Оно и верно — когда человеку хорошо, он на все вокруг взирает благосклонно.

Антонина Ивановна, полностью оправдывая характеристику, данную ей консерваторским преподавателем, решила осыпать мужа нежностями в тот миг, когда по лицу его пробежали судороги тщетно скрываемого раздражения. Она считала, что суровый муж не только не сможет устоять перед подобным натиском, но и будет благодарен ей за то, что она развеяла и прогнала прочь его тоску.

Подобно страусу, уткнувшему голову в песок, Антонина Ивановна не замечала того, что шло вразрез с ее чаяниями. Она не желала понимать, что ее общество тяготит Петра Ильича.

Он открыто говорил об этом — она притворялась, что не слышит.

Он вел себя соответствующим образом — она обижалась и убеждала себя, что Петичка робкий и целомудренный.

Он часто был резок — она списывала все на пристрастие к спиртному. Ничего — это пройдет, все холостяки <style name="-1pt">много пьют, но семейная жизнь понуждает их к более трезвому образу жизни.</style>

<style name="-1pt">Скажем прямо — Чайковский ошибся. Вместо верного, умного и чуткого друга он получил глупую, ограниченную, вздорную особу. Да вдобавок томившуюся своим чрезмерно затянувшимся воздержанием и принесшую в приданое лес, который невозможно сбыть с рук.</style>

<style name="-1pt">Он готов уже был сбыть с рук и надоевшую ему хуже горькой редьки Антонину Ивановну, да не было возможности.</style>

<style name="-1pt">Сколь часто он вспоминал ту, другую. Совершенно другую, не имевшую ничего общего с этой.</style>

<style name="-1pt">Она пишет: «Получив Ваше письмо, я, как всегда, обрадовалась ему несказанно, но, когда стала читать, у меня сжалось сердце тоскою и беспокойством за Вас, мой милый, славный друг. Зачем же Вы так печальны, так встревожены?»</style>

<style name="-1pt">Она еще не знает всей правды, не представляет пропасти, омута, трясины, в которую он угодил… Господи! Как хороша, как покойна была его жизнь без этой… особы.</style>

<style name="-1pt">Завистники? Сплетни? Порочащие его слухи? Да что ему до них — пусть говорят, что им вздумается, пусть публикуют в газетах свои мерзкие измышления. Народ мудр, он недаром говорит: «Собака лает, ветер носит». Пусть лают… Они далеко…</style>

<style name="-1pt">А она близко! Очень близко! Сердится, обижается, но не спешит покинуть его. Он-то, наивный, надеялся, что она, обидевшись на невнимание, останется у матери и откажется возвращаться с ним в Москву. Тщетно — от этой пиявицы ему не избавиться до смерти… До самой смерти… А что — разве ж не волен он умереть, если жизнь его не жизнь больше, а невыносимая мука? Разве можно осуждать самоубийство, причиной которого стало такое существование?</style>

<style name="-1pt">А страшнее всего то, что в таком угнетенном состоянии он не может творить! Со дня свадьбы опера «Евгений Онегин» не продвинулась ни на шаг, ни на ноту!</style>

<style name="-1pt">Они были дома, в старой квартире Чайковского, которую он все никак не решался сменить на более просторную, несмотря на то что Антонина Ивановна не раз уже заводила об этом разговор.