Судьба манифеста о вольности дворянской сложилась по-иному: императрица не отменила его, но и не подтвердила. Подобная судьба документа объяснялась тем, что Екатерина, как известно, не разделяла его идеи об освобождении дворян от обязательной службы, поскольку была убеждена, что это освобождение значительно ослабит зависимость дворянства от монарха и превратит ее абсолютную власть в эфемерную. Тем не менее, императрица сочла рискованной для себя отмену манифеста и молчаливо согласилась оставить его среди действующих законов. Лишь спустя два с лишним десятилетия, когда императрица Екатерина II убедилась в том, что дворяне вполне были довольны ее царствованием и не намерены фрондировать против нее, она в Жалованной грамоте дворянству 1785 г. подтвердила освобождение дворян от обязательной службы.

Спустя три дня после обнародования подписанного Петром III манифеста о дворянской вольности, 21 февраля 1762 г., был опубликован еще один нормативный акт — манифест, упразднявший Тайных розыскных дел канцелярию. Этот манифест вызвал у дворянства такой же восторженный прием, как и манифест 18 февраля.

Похоже, поклонники этого манифеста до конца не разобрались в его содержании. Манифест провозглашал: 1) Вышепомянутая розыскных дел канцелярия уничтожается отныне навсегда, а дела оной имеют быть взяты в Сенат. Сенату передавались не только дела канцелярии, но и ее штат во главе с руководителем кнутобойцем Шешковским. Таким образом, орган политического сыска противников режима сохранялся, но с важным ограничением его функций, предусмотренным вторым пунктом манифеста: «Ненавистное выражение, а именно: „слово и дело“ не долженствует отныне значить ничего и мы запрещаем употреблять оного никому; а есть ли кто отныне оное употребит в пьянстве или в драке или избегая побоев и наказания, таковых тотчас наказывать так, как от полиции наказываются озорники и безчинники».

В преамбуле манифеста заявлялось, что Тайная канцелярия «злым, подлым людям подавала способ или ложными затеями протягивать вдоль заслуженные ими казни, или же злостнейшими клеветами обносить своих начальников или неприятелей». После изложения двух приведенных выше пунктов манифест излагает девять статей, определяющих, как следует доносить о преступлениях по первым двум пунктам (измене и нарушении присяги), причем отмечалось, что доносчиками не могли быть воры и убийцы, от которых было запрещено принимать доносы, а самих доносителей, кричащих «слово и дело», арестовывать и допрашивать. Если будет установлено, что извет «имеет прямую силу, то есть будет подтвержден следствием, то таких доносителей освобождать из-под ареста, а самих доносителей, чей извет не подтвержден документами или свидетелями, подвергать пытке.

Лиц, на которых доносили, велено „под караул“ не брать, ниже подозрительными не почитать до того времени, пока дело в вышнем месте надлежаще рассмотрено будет, и от тех, на кого донесено, указ воспоследует». Таким образом, манифест ограничивал произвол следователей и в известных пределах защищал права подданных, требовал, чтобы следствие велось с соблюдением определенных правил.

Если следовать букве манифеста об упразднении Тайной канцелярии, то он, хотя смягчал жестокие истязания, такие как жжение, дыба, использование клещей и прочего, но в принципе не отменял пыток, требуя, однако, чтобы во время допросов обходились «сколь можно без пытки». Английский посол Кент в донесении своему двору писал: «Уничтожение Тайной канцелярии одно из счастливейших деяний, которое возможно было сделать для этой нации; этот ужасный трибунал был самый дурной во всех отношениях, и в некотором роде даже хуже испанской инквизиции».

Особенно зловещую репутацию Тайная канцелярия приобрела в годы царствования Анны Иоанновны, императрицы такой же жестокой и суровой, как и ее фаворит Э.