Даже на реке Темзе сотни маленьких фонарей сияли, покачиваясь, озаряя судна и лодки, что несли их.
— Они празднуют, — сказала им Норри. — Мы шли по улицам сюда, Люси, тебе нужно это тоже увидеть. Все снаружи, празднуют конец тенегримов.
Я сжала ее руку.
— Норри, леди Илейн…
Я не смогла рассказать, как она умерла, как я держала ее холодную руку, как я накрыла ее лицо своим платком, а потом ее унесли стражи.
— Знаю, — сказала Норри. — Мне очень жаль ее и тебя. Но посмотри, Люси. Посмотри, что ты сделала. Ты освободила королевство. Она бы тобой гордилась.
Может, нет. Но я смотрела на сияющий город, и это меня успокаивало.
— Слушайте, — сказала всем Норри.
Толпа на крыше притихла. А потом я услышала из города музыку, поднимающуюся до небес.
— Они поют, — сказала я.
— Поют от радости, — Норри обняла меня. — Ты гордишься?
* * *
Еще несколько дней я провела в Тауэре, но не как узница, а как почетная гостья короля. Это было радостью, да, но и грузом, ведь он хотел, чтобы я была рядом, пока он приводил королевство в порядок. Когда я была не с ним, я проводила время, окруженная придворными. Я едва видела Ната. Но на четвертую ночь мы смогли побыть одни, оставшись в комнате Пенебригга.
— Как он? — спросила я.
— Врачи говорят, что опасности нет, — Нат смотрел на спящего Пенебригга. — Конечно, его голова все еще болит, а на сращивание лодыжки уйдут недели. Но он говорил нормально днем.
— Это хорошо, — сказала я.
— А твоя крестная? — спросил он.
— Завтра похороны, — было больно думать об этом, но не только потому, что леди Илейн умерла, а потому что меня все еще ранило, что она соврала мне. Но я хотела выразить свое почтение ей. Она все равно помогла мне стать сильнее, она была права во многом, даже если я не все это принимала. — Мы не сообщали многим. Так что людей много не будет.
— Если хочешь, я приду, — сказал Нат.
Я удивленно посмотрела на него.
— Ты не должна быть одна, — сказал он.
— Ты очень добрый, — медленно произнесла я. — Но, думаю, мне нужно пойти одной, — мне было сложно справляться с чувствами в обществе, особенно, если это был Нат.
— Понимаю, — сказал Нат, хотя по глазам было видно обратное.
Молчание между нами стало напряженным. Я встала уходить и склонилась, чтобы поправить одеяла Пенебригга.
Нат испуганно посмотрел на меня.
— Твой камень!
Кулон выскользнул из-под платья, рубин свободно повис. Я покраснела. Я не хотела, чтобы кто-то видел его так близко, особенно, Нат с его острым взглядом.
— Он не сияет, — сказал он.
— Прошу, не говори, — попросила я, спрятав камень, — не говори никому.
— Но почему…? — я увидела, как он все понимает. — Он сломан?
— Тише! Никто не должен знать.
У меня не было столько врагов, как боялась леди Илейн, они не были такими сильными, но за последние дни я поняла, что они все же есть. Не вся знать была рада плану короля восстановить парламент и другие свободы, и они винили в его поступках меня. Другим придворным просто не нравилась магия. Они верили, что я сильна, потому не нападали открыто. Но это могло измениться, если они поймут, как я слаба.
Я была уверена, что гримуар соврал об уничтожении моего рубина. Сначала я заметила только трещинку. А позже вечером, когда радость превратилась в усталость, я поняла, что вес изменился, камень стал легким, как ракушка. |