– Сережа, спасибо тебе, – в свою очередь растрогалась я. – Мы еще покажем Юрьеву кузькину мать. Пусть теперь полковник считает нас с тобой одним человеком.

– В смысле? – вскинулся Измайлов.

– Если вы полагаете, что по отдельности мы жалкие подобия единственного великолепного Бориса, то мы объединяем усилия.

– Не заводись, Поль, мы же команда, – вклинился растерявшийся Сергей.

Но меня уже несло:

– В знак благодарности лейтенанту Балкову я расскажу лейтенанту Юрьеву, как в действительности развивались события.

– В действительности? – фыркнул Борис. – Не зарывайтесь, девушка.

– Виктор Николаевич, он тоже болезненно реагирует на мои успехи, – захныкала я.

– Хватит! – рявкнул полковник; его явно вывело из себя мое стремление слиться с Балковым. – У Бориса есть свидетели.

– А у меня Ляля, дама, которая ходила вместо Ениной к заказчику. Так смахивает на Евгению Альбертовну, что их сам черт не разберет.

Воцарилась тишина. Я уставилась в потолок. Лишь когда Юрьев побагровел до понравившегося мне оттенка, заговорила.

Когда Коля умер, Евгения Альбертовна Енина обвинила в своем горе мужа и Нинель Михайловну. Врач была недосягаема, зато Лева – вполне. Как в ее мозгу возникла мысль убить Некорнюка старшего и Левушку с «поминальными» интервалами, завладеть их сбережениями, соединить со своими деньгами и спасти чьего то ребенка или чьих то детей, может предположить лишь помучившийся с енинское человек.

Возможно, у Ениной в какой то момент и «поехала крыша», но это больше напоминало вдохновение, творческий взлет. Она сообразила, что недоверчивый, тертый Иван Савельевич держит деньги в тайнике родительского деревенского дома. Либо точно знала, что когда то держал. Не отыщи она их на даче, взяла бы ключи от городской квартиры и обшарила ее. Но они лежали в кармане принесенных ею с озера брюк Некорнюка. Следовательно, Евгения Альбертовна не ошиблась. На поиски у нее была целая ночь. А задушить пловца в воде леской – не подвиг при большом желании. Особенно если представить состояние химика, когда он вдруг узрел на озере собственную женушку мегеру, а потом узнал от нее о смерти сына. Два потрясения лишают человека бдительности. Лева полагал, будто Енина любит его как способного архитектора. Человек сложен, чувства Ениной к Зингеру – сложны и непоследовательны. Видимо, пока Коля был жив, ей доставляло удовольствие привечать отпрыска ненавистной Нинели Михайловны. В любом случае доверие к себе она вызвала. И он попросил ее сохранить в большом служебном сейфе свои маленькие плоские чемоданчики. Додуматься до того, что там были деньги, трудно только ментам (троица – Измайлов, Балков, Юрьев – дружно скрипнула зубами). В день отъезда Лева собрался вернуть собственность. Чтобы сослуживцы не сплетничали, договорились встретиться с Евгенией Альбертовной пораньше.

Енина отправила верную Лялю к заказчику вместо себя, сама пришла к условленному сроку в мастерскую, выдала Леве кейсы и попросила как независимого отныне эксперта оценить конкурсный проект Ерофеева. Открыла сейф в отделе ключом, который наверняка с незапамятных времен хранился у нее. Лева увлекся документами, она убила его Костиным пресс папье, вложила в пиджак выписки. С прочими «доказательствами» его вероломства перемудрила. Она вытащила у пьяненькой Лиды ключи от двери, чтобы неповадно было баловаться при исполнении обязанностей ключницы. Знала, та прибежит к шефине каяться и извиняться. Но что, если у Ерофеева будет алиби на время убийства? Не взлом же имитировать. И Енина добавила ключи Лиды к якобы похищенным Левой бумажкам и «дубликату».

После этого Евгения Альбертовна пожертвовала деньги на операцию чужого мальчика, возможно, не одного, ушла на пенсию и собралась коротать век с Лялей…

– Какой роман! – заорал Борис Юрьев.