А Юра Галю предал. Заявил, что она бегала в гостиницу и отдавалась Алексу. Они, мол, вдвоем шушукались, Алекс под кайфом планировал какое то бредовое быстрое обогащение, наверное, девочка на него и решилась одна. Она за деньги на все решилась бы. Он так откровенно завидовал Гале, что Балкова тошнило. Юрьев не спросил бы, но дотошный и благодарный мне за поддержку Сергей полез выяснять насчет гонорара архитектору Зингеру. Не уверенный в том, что менты не добрались до Аллы, представления не имеющий о гибели Левы Федоров заюлил:

– Алекс не любил оставаться в долгу. Наверняка рассчитался с человеком, но не при посторонних. Я ведь с ним просто по дружески, свою бухгалтерию он вел сам.

Итак, дело было за малым – найти Галину Кара Ленскую. Измайлов призвал меня, что называется, не питать иллюзий. Я и не собиралась. Самой достойной ученицей Алекса оказалась его врагиня, девушка, которая предпочла шута королю, разочаровалась в обоих и сама раздобыла себе чемоданчик долларов на пропитание. Нет, не безобиден был гений Алекса, допускающий убийства.

– На обеденном столе горели свечи.

Почему людям так недостает в жизни пламени? Полковник Виктор Николаевич Измайлов был неистощим на тосты в мою честь. Я поднимала бокалы с вином за него, Балкова и Юрьева – идиллия. Мы отмечали окончание расследования в берлоге сыщика. Я стеснялась сказать Вику, что драма Ениной и Ляли не дает мне покоя. И не из за того, что Евгения Альбертовна в итоге потеряла всех. Каюсь, я испортила Измайлову интимный ужин с моей особой. Крепилась крепилась и спросила:

– Вик, милый, Ляля курила?

– Опять ты про это, – расстроился Измайлов. – Курила как паровоз. На балконе, на улице, только не в квартире с двумя сердечниками. И докурилась до инфаркта, учти.

Мне сразу стало легко легко.

– Тогда передавайте ей привет от Полины.

– Перестань, детка, надоело.

– Я не утверждаю, будто она убила Енину. Скорее всего оглушила правдой, а потом потянула с вызовом «Скорой».

– Соображаешь, что плетешь?

Наконец то я соображала. Уход Ениной из архитектурной мастерской – а ее явно не собирались навещать бывшие сослуживцы, – новая квартира, где соседи наверняка еще очень долго путали бы двух женщин, новые врачи в поликлинике, новые продавцы в магазинах, почтальон, разносящий пенсию… Ляле ничего не мешало стать Ениной. На мне она устроила проверку. «Так, как условились, сможешь!» Что то в этом роде она сказала тогда в кухне. Евгении Альбертовне было тяжело исповедоваться перед журналисткой, и Ляля предложила ей поменяться ролями. А на лестницу за мной вышла Енина. Поэтому и курила, не затягиваясь, отставляя сигарету подальше, – плохо изображала заядлую курильщицу Лялю. Бедняжка, она была благодарна по своему, не поленилась от имени помощницы сказать мне, что та всегда была рядом, поддерживала, лелеяла, как могла. Мне не удалось как следует рассмотреть женщину, которую я преследовала до кладбища. Вернее, ее лицо. Но осторожная походка больной с компенсированным пороком сердца, которой нужно беречь себя ради сына… Эту походку Ляля перенять не сумела. Вот что мучило меня! Енина в образе Ляли поднималась по лестнице, и ее спина не лгала.

Не знаю, сколько Ляля собиралась терпеть Енину пенсионерку. Вряд ли долго. Надеялась, что после перенесенного Евгения Альбертовна не жилица. Угадала. И выдала ее труп за свой.

– Вик, у женщины, притворяющейся Евгенией Альбертовной, нет порока сердца. Она продолжает курить как паровоз. И где то прячет деньги Левы и Некорнюка. Деньги на безбедную старость.

Где то… В матрас Коли она их зашила. И пенсию Ениной без проблем получила, и к участковому терапевту «едва живая», по определению Юрьева, не обращалась.