Правда, до сих пор поведение Уайта в этом отношении было безупречным – даже слишком безупречным, однако... Меж тем объект этих размышлений уже отыскал себе наименее пострадавшую койку, растянулся на ней прямо в скафандре и закрыл глаза – так же, как поступил бы он, будь он один на всей планете или, напротив, в обществе десяти дочерей миллиардеров. Эмили еще немного постояла в нерешительности и тихо вышла.
Через некоторое время Роберт открыл глаза. Несмотря на усталость, сон не шел к нему – лежать в скафандре было ужасно неудобно. В лесу, на планете с половинной силой тяжести, это не чувствовалось так остро, как здесь. Конечно, скафандр предохраняет от возможной инопланетной инфекции, к тому же его слишком долго надевать, если придется бежать... «Но если нет ни свободы, ни покоя, нужен хоть какой‑то комфорт», – подумал Роберт, вылезая из своего космического костюма и расстегивая комбинезон. Едва он снова собрался смежить веки, на пороге, словно привидение, возникла Эмили – также в одном комбинезоне.
– Что случилось? – спросил пилот не слишком приветливым голосом.
Эмили, которая полагала, что Уайт уже спит, рассердилась и смутилась одновременно, почувствовав себя в идиотском положении. «Сейчас он черт знает что вообразит», – подумала она, а вслух сказала: – Я решила, что нам безопаснее не разбредаться по разным углам здания.
(Это была почти правда: на самом деле разгромленная база все еще действовала на нее угнетающе, и она боялась заснуть одна в комнате, где всего несколько дней назад одни разумные существа жестоко убивали других.)
– Впрочем, если я вам мешаю... – продолжила Эмили заранее раздраженным тоном.
– Вовсе нет, это очень разумное решение. Скафандр вы, конечно, зря сняли – у меня больше нет аптечки, а коррингартские лекарства для людей не годятся.
– Можно подумать, что к вам это не относится.
– Мои проблемы – это только мои проблемы, – резонно заметил пилот, – а ваши проблемы – еще и мои. Впрочем, поступайте, как знаете, что я буду с вами нянчиться за какие‑то 50 миллионов...
49
Роберт слышал, как Эмили ворочалась на погнутой койке – очевидно, тоже не могла заснуть.
– Как здесь душно, – прошептала она наконец. – И жарко.
– А что вы хотели, – проворчал пилот. – Кондиционеры‑то не работают. А тут, между прочим... – он поднял с пола шлем и скосил глаза на индикатор внутри, – 308 градусов по Кельвину.
– Сколько это по Фаренгейту?
– Понятия не имею! – огрызнулся Роберт. – Весь цивилизованный мир давным‑давно пользуется СИ. И только американцы в своем тупом великодержавном консерватизме цепляются за архаичные мили, фунты и фаренгейты. Могу вам только сказать, что снаружи еще жарче. И будет еще хуже, потому что до заката еще часов сорок, а на небе ни облачка.
– Что за мерзкая планета, – возмутилась Эмили. – И как здесь только можно жить?
– Что касается приятных и неприятных условий для жизни, – усмехнулся пилот, – то на эту тему есть весьма поучительная история.
– Вы, кажется, хотите рассказать мне на ночь сказку?
– Сейчас не ночь, и это не сказка. На Границе эту историю рассказывают как вполне достоверную. Впрочем, если это и легенда, она все равно поучительна. Вы когда‑нибудь слышали о планете Эдем?
– Нет... Эдем – это, кажется, значит «рай»?
– Да, рай... Эта планета была открыта дважды. Первый раз – три столетия назад, на заре межзвездных полетов. Теория транспространства тогда не была еще толком проработана, и первые экспедиции были сопряжены с огромным риском. |