Небраска включает последний ускоритель и кометой уходит в отрыв. Вестервальд ставит машину прямо по моему курсу. У него больше нет ускорителей, плоскость снесена наполовину, но плевать — это же космос.

А вот мне не плевать.

И тут я делаю то, ради чего Абдулла мастерил таран, ради чего я рисковал и всю гонку держался в хвосте.

Я даю полную тягу и открываю форсажный дроссель до отказа.

Парсер панически вопит, что титанир дюз подходит к точке плавления…

— Заткнись, сукин сын! — ору я на неповинное железо.

— Началось оплавление дюз, рекомендовано… — отвечает парсер.

Но этого мне мало. Я с размаху луплю сразу по шести кнопкам выносной консоли, и под моими крыльями загорается масштабированная модель преисподней.

Шесть мощных ускорителей. Разом.

Перегрузка такая, что не спасают ни амортизационное кресло, ни скафандр «Гранит», ни цистерна стимуляторов, ни сенокс…

Я проваливаюсь в красный туман, но вижу, как могучий бивень из тридцатимиллиметровой полистали ударяет туда, куда я и метил, — в верхний сегмент двигательной связки брата Йоганна.

Чудовищной силы удар опрокидывает его машину на нос, а спустя секунду камеры заднего обзора слепнут от взрыва.

Никогда не любил Вестервальда. Я вытаскивал его из лап «Эрмандады», я убивал ради него незнакомых людей, но теперь я расплатился за все.

Больше не будет терактов, налетов и грабежей. Одним бандитом в мире стало меньше.

Красный туман — ужас истребителя.

Я купаюсь в нем, я почти ничего не вижу.

Это значит, результирующая перегрузка, перегрузка, прошедшая сквозь заслон кинетического гель-амортизатора «Гранита», перешагнула критический рубеж.

Двадцать «же».

«Сбрасывай ускорители, дурак! — шепчет чей-то ясный голос. — Ты умрешь через пять минут! Что толку от твоего геройства?!»

И голос прав.

Вода моей жизни обратилась мертвой водой, с удельным весом уже даже не ртути… она разрывает почки, вот прямо сейчас. Сердце силится перекачать восковую кровь и не может. Один за другим лопаются сосуды в глазах, откуда и туман, но это не страшно. Сосуды лопаются в мозгу, что гораздо хуже.

Но я не сбрасываю ускорители!

Я из последних сил высматриваю сияющую точку — флуггер Небраски.

Вот он!

А заодно последний поворот — сто двадцать градусов по тангажу — прямо в пасть кольца, и вот она — финишная прямая.

Попасть туда на такой скорости нереально.

Миллиметры до консоли моя рука преодолевает, как свет световой год, очень медленно. И не осилить бы мне никогда этих миллиметров, если бы не отменные электромышцы «Гранита»!

Тело в ужасе воет, понимая, что его ждет. Но я считаю про себя: «Раз, два, три»… и…

Кнопки нажаты.

Маневровые модули под обтекателем почти взрываются, закидывая нос вверх, флуггер в кольцо и на последнюю прямую. Рядом мелькает что-то безнадежно медленное… Брат Чарли, он же, мать его, Стивен, остается позади!

«Горыныч» вваливается на прямой участок трассы, я сбрасываю ускорители и даю тягу на верхние тангажные, только бы удержаться на маршруте!

Удалось, черт дери! Флуггер — прекрасное творение русских людей — сдюжил! Не рассыпался! Памятник конструктору!

А не станет ли он заодно и памятником мне? Последние секунды полета. Багровая занавесь на глазах почти непроницаема. Ускорители все еще тянут, и я сбрасываю их, наконец сбрасываю.

Организм не успевает поблагодарить самого себя глотком кислорода, потому что я пересекаю финишное кольцо, выключаю маршевые и даю полную тягу на носовые.