Сайденхем вернулся к измерениям, сопровождая свои действия неизменным ворчанием.

— Приведите его, — коротко приказала Уортон Уилсону.

Уилсон вернулся в сопровождении Айзенменгера спустя несколько минут, которые ушли на то, чтобы урезонить профессора Рассела, рвавшегося пойти вместе с ними. Профессор патологии пугал полицейского деканом и начальником полиции, произнося их имена так, будто это были древние всемогущие боги. Айзенменгер молча наслаждался бессильным гневом профессора. Он знал, что, общаясь с такими типами, Уилсон быстро теряет терпение, но в сложившейся ситуации инспектор не мог позволить себе дать волю душившему его раздражению.

— Сожалею, сэр, — произнес Уилсон, ставя ударение на втором слове, что вкупе с подчеркнуто вежливым обращением должно было означать последнее предупреждение, — но я получил приказ привести только доктора Айзенменгера. Вам придется остаться здесь.

Развернувшись на каблуках, он вышел вслед за Айзенменгером. Проходя мимо Беллини, он многозначительно приподнял брови. Покрасневшему от злости Расселу не оставалось ничего иного, как молча смотреть им вслед.

В итоге Айзенменгер по желанию Уортон был доставлен, но та довольно долго игнорировала директора музея. Ей явно хотелось показать, кто здесь главный, — ведь теперь они находились не просто в анатомическом музее, а на месте преступления. Однако Айзенменгера совершенно не волновало такое обращение. Он вдруг почувствовал себя очень уставшим.

Наконец Уортон открыла рот и произнесла — правда, снова обращаясь не к Айзенменгеру:

— Сэр?

Касл, молча наблюдавший за манипуляциями Сайденхема, обернулся к ней и рассеянно кивнул. Только тогда Уортон соизволила заговорить с Айзенменгером:

— Надеюсь, вы не против ответить на несколько моих вопросов?

Айзенменгер был не против. Как патологоанатом, он давно научился не обращать внимания ни на ужасы окружающей обстановки, ни даже на унижения, которые в другой ситуации могли бы задеть его человеческое достоинство. Сейчас он вообще не испытывал никаких чувств. Он лишь слегка покачал головой, несколько разочарованный тем, что Уортон не помнит его по их предыдущей встрече.

Она же, не дожидаясь его ответа, приступила к делу:

— Будьте добры, расскажите, что произошло сегодня утром: как вы об этом узнали, что видели, ну и все прочее.

Айзенменгер неторопливо принялся рассказывать все по порядку — как он пришел сюда, как нашел Стефана Либмана и как постарался оставить все в нетронутом виде.

Его рассказ прервал победный клич Сайденхема, несколько неестественный, даже демонстративный. Мед-эксперт склонился над телом девушки, опершись рукой в резиновой перчатке на ее бедро.

— Что случилось, доктор? — невозмутимо спросила Уортон. У нее не было времени реагировать на его экстравагантные выходки.

— Татуировка, мой дорогой инспектор! Маленькая татуировка на внутренней поверхности бедра, оч-чень высоко. Она служила, я полагаю, чем-то вроде награды, к созерцанию которой допускались лишь избранные.

Уортон проявила к находке чисто деловой интерес — татуировка могла помочь в установлении личности убитой.

— Как она выглядит?

— Красный скорпион. Возможно, он должен был предупреждать непрошеных претендентов, что это место находится под защитой.

Уортон проигнорировала поэтические измышления судебного медика — она лишь записала в блокнот сведения о татуировке. Сайденхем вновь повернулся к трупу, Уортон — к Айзенменгеру:

— Вы знаете ее?

Где-то на задворках сознания директора музея уже давно шевелились смутные воспоминания — он явно где-то видел эту девушку раньше, — но они никак не желали оформляться во что-либо конкретное.