|
— Если бы я нашел мою собственную религию, то смог бы завладеть Азией, — поведал он нам. — По-моему, Моисей, Иисус и Мухаммед осуществили эти планы до вас, — сухо заметил Бертолле. — А по-моему, — подхватил Бонапарт, — священные писания иудеев, христиан и мусульман имеют общие корни. Все они поклоняются одному-единственному богу. Не считая нескольких мелких подробностей, вроде того, кто из пророков изрек последнее слово, эти религии скорее сходны, чем различны. Если мы объясним египтянам, что приветствуем союз вероисповеданий, то у нас не будет никаких религиозных осложнений. Как Александр, так и римляне благоразумно разрешали завоеванным народам поклоняться своим богам. — Именно верующие сходных религий наиболее ожесточенно сражаются из-за этих мелких различий, — предостерег Конте. — Не забывайте о войнах между католиками и протестантами. — Однако разве в наш просвещенный век мы не вернулись к разумному началу? — возвысил голос Фурье. — Надеюсь, человечество вскоре осознает целесообразность мирного сосуществования. — Ни один верноподданный не станет размышлять о целесообразности, взяв в руки оружие, — парировал воздухоплаватель. — Александр покорил Египет, объявив себя сыном как греческого Зевса, так и египетского Амона, — сказал Наполеон. — Я намерен относиться с равным снисхождением как к Мухаммеду, так и к Иисусу. — Пока вы, подобно Папе, противоречите сами себе, — проворчал Монж. — Как же тогда вы относитесь к атеизму, провозглашенному революцией? — Как к установке, обреченной на провал, самой большой ошибке. Совершенно неважно, существует Бог или не существует. Но как только вера или даже суеверие вступает в схватку со свободой, старые заветы неизменно одерживают верх над новыми идеями в людских душах. — Такого рода многообещающие политические суждения Бонапарт цинично использовал, противопоставляя свой интеллектуальный авторитет знаниям ученого собрания. Ему нравилось поддразнивать нас. — Кроме того, именно боязнь божественной кары удерживает бедняков от убийства богачей. Наполеона также очень интересовала реальная подоплека мифов. — Возьмем, к примеру, воскрешение и непорочное зачатие, — заявил он нам однажды вечером, не обращая внимания на изумленный взгляд рационалиста Бертолле. — Подобные истории встречаются не только в христианстве, но и в бесчисленных древних верованиях. То же самое случилось с вашим масонским Хирамом-Авием, верно, Тальма? Он относился с вниманием к моему другу, рассчитывая, что этот журналист похвально отзовется о нем в газетных статьях, отсылаемых во Францию. — Такие легенды очень распространены, невольно начинаешь подозревать, что им могли предшествовать реальные события, — поддержал его Тальма. — Является ли смерть окончательным завершением жизни? Или ее можно избежать или отсрочить на произвольное время? Почему фараоны уделяли ей так много внимания? — Насколько нам известно, самые ранние истории воскрешения восходят к легенде о египетском боге Осирисе и его сестре и супруге Исиде, — заметил Вентюр, наш ученый-востоковед. — Осириса убил его злой братец Сет, но Исида собрала расчлененное тело и вернула к жизни. Потом Осирис возлег на ложе со своей сестрой, и они зачали сына Гора. Смерть считалась всего лишь своеобразной прелюдией к рождению. — И мы с вами как раз направляемся в страну, где все это, по общему мнению, происходило, — сказал Наполеон. |
