Позвольте мне сказать здесь об испанцах и испанском короле одну вещь, которую большинство современных людей не знает. Даже не все пираты знали это. Когда испанец получал в дар от своего короля земельные владения, он должен был поклясться, что будет защищать и учить христианству коренных американцев, чью землю получал в собственность.
Вряд ли кто-нибудь из них делал это. Да, индейцев учили христианству, но занимались этим не люди, владевшие их землей, а священники и монахи — иезуиты, францисканцы и доминиканцы. Они же защищали индейцев по мере своих сил. Главным образом — от испанцев-мирян.
Прочитав все это, вы неминуемо весьма сурово осудите людей вроде капитана Берта, Худаса и меня, и я не говорю, что мы не заслуживаем осуждения. Несомненно, Бог будет судить нас со всей строгостью. Но Бог не забудет, что эпоха, когда мы, буканьеры, грабили Испанский материк, отличается от современной эпохи и что люди, которых мы пытали из-за золота, предали бы нас пыткам просто забавы ради.
Все мы знали, что Маракайбо богатый город. Но он оказался даже богаче, чем мы предполагали. Мы загрузили наши корабли и два испанских судна, стоявших в гавани, и направились к Ямайке с таким грузом золота, серебра и какао-бобов, что я не удивился бы, если бы капитан Берт отказался от своих дальнейших планов и поплыл прямиком домой в Суррей.
Он этого не сделал, но прежде чем продолжить, я хочу рассказать еще немного про Маракайбо. Испанцы допустили там (на мой взгляд) две типичные для них ошибки, позволившие нам действовать столь свободно.
Во-первых, они слишком полагались на свои укрепления. Они предвидели один вариант штурма и подготовились к нему. Когда кто-нибудь так поступает, противник видит это и составляет планы с учетом обстоятельств. Недостаточно просто принять меры против нападения в лоб, игнорируя все остальное. Если бы полковник, с которым я разговаривал в крепости, патрулировал берега Голубиного острова, нам не удалось бы застигнуть гарнизон врасплох.
Во-вторых, они потеряли город не по вине одного человека. В этом виноваты практически все находившиеся там испанцы, кроме солдат под командованием генерала Санчеса. (Именно они погибли в большем количестве, чем все остальные, но по крайней мере они не подверглись пыткам.) После того как мы захватили крепость, у генерала Санчеса осталось восемьсот солдат. В Маракайбо было по меньшей мере пять тысяч мужчин, способных держать в руках оружие, и многие из них имели в своем распоряжении мушкеты, пистоли и мечи. Вряд ли среди них нашелся бы хоть один, у кого не имелось бы топора или ножа. Если бы этих мужчин организовали и бросили против нас, нам пришлось бы убраться из города, причем спешно. Никто этого не сделал. Сомневаюсь, что хотя бы сотня из пяти тысяч сражалась с нами. Они рассчитывали, что их защитят солдаты, и солдаты пытались защищать горожан вместо того, чтобы атаковать нас. Если бы они предприняли решительную атаку, когда мы пьянствовали и грабили город, они бы в два счета оттеснили нас к нашим кораблям.
Может, полковник в крепости был тупым? Такое не исключено — в конце концов, я же обманул его. Но я говорил по-испански по меньшей мере не хуже, чем он сам, и у него не было причин не доверять мне. Северная оконечность острова представлялась самым логичным местом для предполагаемой высадки противника, и полковник устроил там хорошо продуманную засаду. Если бы мы напоролись на нее, как он рассчитывал, нас бы всех перебили. Нет, он был не тупым, а недальновидным.
Я пишу эти строки в канун Рождества, и именно о Рождестве я собираюсь читать проповедь на полуночной мессе.
Прежде чем вернуться к Маракайбо, должен сказать, что моя проповедь, похоже, удалась. Для начала я объяснил, что ум, поставленный на службу Богу, есть великое благо, но судят нас не по нему.
— Это природное качество. Для Бога благоволить к вам за ваши умственные способности было бы столь же несправедливо, как благоволить ко мне за мой высокий рост. |