Сам лорд Сэйр боялся за Бертиллу — боялся больше, чем когда-либо в жизни. Он даже представить себе не мог, что в состоянии до такой степени страшиться за кого-то.

Он в ярости спрашивал себя, как же он, зная, что такое Саравак, допустил, чтобы она уехала сюда одна и без всякой защиты и осталась у тетки, которую все терпеть не могли и о которой говорили с открытым пренебрежением?

Он вспоминал, какой нежной и хрупкой показалась ему Бертилла, когда он держал ее в своих объятиях.

Оба они испытали небывалый восторг, едва их губы соприкоснулись… Нет, если что-то случилось с Бертиллой из-за его полнейшей глупости, то он не захочет больше жить!

Подобный всплеск эмоций всего несколько недель назад показался бы ему просто невероятным.

Он приходил в отчаяние от страха, что может быть уже поздно и, добравшись до миссии, он найдет Бертиллу обезглавленной.

С ума можно сойти от этой бесконечной дороги в джунглях; отряд движется так медленно, — хоть криком кричи от ярости!

Возбуждение его достигло такой степени напряженности и остроты, что голос его стал звучать сдавленно и неестественно.

«Бертилла! Бертилла!»

Все его существо взывало к ней; при этом он понимал, что для даяков, пусть и вооруженных всего лишь кинжалами-криссами, ворваться в дом и расправиться с женщиной, которая в них стреляет, всего лишь вопрос времени.

Агата Элвинстон все еще отстреливалась, когда лорд Сэйр наконец услышал, что офицер отдает приказ солдатам заряжать ружья.

Они шли почти в полной тьме, ветви деревьев сомкнулись над тропой и не пропускали лунный свет.

Но теперь дом миссии был освещен ярко, как днем, и едва отряд ворвался на утоптанную площадку перед зданием, лорд Сэйр увидел, что даяки убегают в джунгли.

Ошибиться невозможно: они вооружены по-военному, в волосах пучки коротких перьев.

Лунный свет играл на их щитах и кривых криссах.

Едва даяки скрылись среди деревьев под треск ружейных выстрелов солдат, лорд Сэйр помчался к открытой двери миссии.

Он вбежал в дом и увидел на полу ружье, которым, очевидно, пользовалась Агата Элвинстон, и множество разбросанных вокруг пустых гильз.

Однако никаких признаков присутствия самой миссионерки не было видно, и лорд Сэйр поспешил в другую половину дома.

Кухня была пуста, и Тейдон почувствовал, как ледяная рука сжала его сердце.

Он понял, что потерял Бертиллу — единственное существо, дорогое ему в этом мире.

Он попробовал окликнуть ее, но пересохшие губы не слушались.

Потом он увидел, что в противоположной от него стене кухни есть еще одна дверь.

Он открыл эту дверь без всякой надежды и увидел, что прямо напротив него стоит, прижавшись спиной к стене, Бертилла с выражением полного ужаса на лице.

Так они и стояли, глядя друг на друга при лунном свете, пробивающемся в окно. Потом с нечленораздельным, но, безусловно, восторженным возгласом Бертилла бросилась к Тейдону.

Он был не в силах говорить, он даже не смог поцеловать ее волосы, когда они коснулись его лица.

Он лишь понимал, когда она прижалась к нему, что его сердце, разум и душа поют, ликуя: самого страшного не случилось.

Бертилла жива!

— Мне было… очень страшно. Я спряталась под кроватью… И я молилась, чтобы вы пришли и с-спасли меня.

— Вы знали, что я в Сараваке? — спросил он неуверенным голосом.

— Н-нет, но я думала о вас… и старалась сказать вам, где бы вы ни были, как мне страшно.

Он ощутил, что напряжение оставляет ее, и поднял голову, чтобы посмотреть на ее волосы и на глаза, обращенные к нему.

— Ну вот я и спас вас, Бертилла, — сказал он. — Все позади. Вам больше нечего бояться.