Когда она вошла в зал, публика разразилась аплодисментами. Это побудило судью в напудренном парике и отороченной мехом мантии крикнуть судебным приставам:

— Прекратите шум! Заткните им рты или вытолкайте наружу!

Сейчас публика молчала. Слушание дела не затянулось надолго. Множество свидетелей поведали присяжным заседателям о страшных злодеяниях Пиратики на просторах Семи Морей, среди них — кофейный торговец мистер Кофе и капитан Болт. Они назвали ее исчадием женского племени. Если мужчина становится пиратом, он превращается в дьявольское отродье, но если уж на такой шаг идет женщина — она ни больше ни меньше как сама дьяволица. Капитан военного фрегата «Неуязвимый» тщетно пытался рассказать о безупречном поведении Пиратики во время возвращения домой. Он нашел ее особой чрезвычайно умной, добропорядочной и, несомненно, очаровательной. То же самое он мог сказать и об ее команде (все знали, что этот самый судья не далее как вчера приговорил команду «Незваного гостя» к повешению). Капитана быстренько лишили слова, и невозможного не произошло.

Для разбойников с большой дороги и для пиратов закон предусматривал одно-единственное наказание. Чтобы объявить его, судья накинул на голову черное покрывало.

Как только страшные слова были произнесены, Пиратика повернулась к судье и устремила на его черное покрывало взгляд, полный ледяного пламени.

Хоть он и приговорил ее к повешению, но напоследок не удержался и отпустил еще одно колкое замечание:

— Девушка, вас ждет смерть. И вы ее заслужили. Вы бесчестье своей страны и всего женского рода.

И она ответила ему в девяти словах — с безупречной дикцией опытной актрисы:

— А вы, сударь, бесчестье всего мира и рода человеческого.

Потом ее увели. Невзирая на дубинки судебных приставов, публика топала ногами и громко аплодировала.

— О, госпожа Пиратика, препокорнейше прошу у вас разрешения войти.

— Входите, коли нужно.

Тюремщик вошел — точнее, просунул в дверь голову, плечи, одну руку и ступил одной ногой. Дальше заходить он ни разу не отважился, должно быть, опасаясь, что на него ринется коварная девушка-пиратка и ее ужасный попугай.

Артия холодно взглянула на него:

— Что вам нужно?

Планкветт, взгромоздившись на спинку шаткого стула, закудахтал по-петушиному.

— Препокорнейше хотел узнать, что госпожа желала бы получить на обед?

— Надо думать, то же, чем вы обычно меня потчуете. Черствый хлеб и недоваренную крысу…

— О! — воскликнул тюремщик. — Ну и шутница же вы!

Артия отвернулась. (Планкветт тоже — он закрыл глаза, сложил крылья и задремал.) Артия выглянула в крохотное, забранное частой решеткой окно своей камеры.

В Ангелию снова пришла зима. Артии же казалось, что зима эта так и не заканчивалась: как началась перед ее отъездом, так и тянулась все эти долгие месяцы, пока она странствовала по морям. Падал снег, тотчас же превращаясь в черную талую жижу. За окном между серыми облаками и серой землей лениво катил холодные серые воды Темис. Казалось, реке до смерти надоел и город Ландон, и его задворки, надоел до такой степени, что даже течь в полную силу ей не хочется. На галечном берегу под Олденгейтской тюрьмой, укрывшей черными тенями склизкие камни, располагалась знаменитая площадь для казней. Пиратам и разбойникам, таким, как Артия, отводилось на ней особое место, называемое Локсколдской виселицей.

Из окна Артии была видна только верхняя перекладина виселицы. Но и этого было более чем достаточно…

Поверила ли она наконец в это? Ей казалось, что да. И всё-таки виселица казалась ей ужасно далекой, ничуть не ближе, чем она виделась с палубы доставившего ее в Ангелию корабля.

Ей не разрешили оставить при себе ни единой монетки — капитан «Неуязвимого» (тот самый, который говорил на суде о ее добродетелях) дал ей золота на подкуп тюремщиков, — а это было единственным способом получить приличную еду и мало-мальские удобства.