Елена Михалкова. Пирог из горького миндаляРасследования Макара Илюшина и Сергея Бабкина - 19
Вот и он сам, в центре – смотрит в объектив с понимающей усмешкой. На официальных снимках его лицо дышит благородством, а собственная камера поймала хозяина таким, каким он был в ту минуту: злым, веселым, упивающимся своей игрой. Отчего он не пожелал прикидываться, как всегда? У меня есть объяснение. Возможно, в кои-то веки он на секунду приоткрыл свое настоящее лицо, потому что вокруг собрались одни притворщики. Его позабавила идея сыграть на контрасте. А теперь смотрите внимательно. На снимке нас двенадцать – дюжина лжецов. Мы сгрудились вокруг сидящего в кресле величественного старика: пятеро детей, шестеро взрослых – и он. Большая дружная семья! И заметьте, все улыбаются, кроме одной девочки. Она смотрит в камеру так, словно догадывается, что должно произойти. Впрочем, это ни для кого не секрет. Я расскажу, что случится вскоре после щелчка затвора. Знаете, что вы видите на самом деле вместо большой дружной семьи? Вы видите жертву, преступника и свидетелей. Говорят, у каждой семьи есть свои скелеты в шкафу. Но открыв наш гардероб, вы обнаружите за дверцей небольшое ухоженное кладбище. Знаете, как это бывает – у одних в шкафах Нарния, а у других торчат кресты на погосте. На снимке мы улыбаемся в камеру – все, кроме единственного испуганного ребенка. Один из нас вскоре будет мертв. Тот, кто убьет его, стоит в шаге от будущей жертвы. Обстоятельства, при которых произошло преступление, и его причины известны мне лучше, чем кому-либо другому. Потому что убийца – это я, и это моя история.
1
Таинственный Женькин шепот проникает в самое сердце, и внутри становится сладко до ужаса. – Черная старуха идет по черной-черной улице. Она сжимает черный-черный нож! Она ищет черную кошку! – Фигня! Белокурая девочка потянулась и демонстративно зевнула. – Фигня? – Рассказчица прищурилась и обернулась к другой слушательнице. – Тоже считаешь, что я вру? По правде говоря, Тишка так и думала. Но когда тебе двенадцать, а твоей двоюродной сестре четырнадцать, спорить с ней осмелится лишь человек, который совсем-совсем не боится черной старухи. – Изо-ольда! – шепчет Женька специальным голосом, от которого мурашки по коже. – Она родилась ведьмой в Польше сто сорок лет назад! Каждое утро Изольда Андреевна Дарницкая проходит мимо их дома – сутулый стервятник, водрузивший на голову шляпу со страусиным пером. На скрюченных пальцах сияют перстни. Мочки пятнистых ушей оттянуты серьгами, сверкающими как мартовские сосульки. Иногда на шляпу цепляется ажурный зонтик от солнца: Изольда утверждает, что так меньше портится кожа. Вокруг ее ног шуршит юбка из черной тафты, на плечах серебрится шаль с люрексом. Изольда наносит визиты знакомым. Старуха напоминала бы городскую сумасшедшую, если б не ее манера разговаривать, высокомерная до такой степени, что собеседник невольно ощущал себя глупцом. Изольда не общалась – она снисходила. Не здоровалась – награждала своим вниманием. – Я ведь певица, – хрипло говорит Изольда Тишкиной бабушке и выпускает дым из пунцовых губ. – У нас с Всевышним особые отношения. Мы – божьи дудочки. Господни тростники, через которые в мир льется его мелодия. Все-таки она была совершенно чокнутой. И как утверждали в поселке – невероятно, сказочно богатой. Врали, разумеется. Откуда взяться сказочному богатству у бывшей исполнительницы романсов, давно потерявшей голос. Но все эти перстни, духи, шелестящие платья, огромный таинственный дом, в который никому не было доступа, кроме ее единственного сына – позднего болезненного ребенка, красивого какой-то ущербной красотой… Все это порождало слухи. |
