|
Стали удивляться и даже роптать, когда это существо заговорило. Вполне человеческим, ребёночьим таким голосом — Дон с картавинкой, а Бамбало, как воспитанная девочка. Причём сразу на трёх языках: на местном наречии, по-английски (было на «Апполине» три англичанина) и по-русски (наслушалось меня). Вот тогда началось у матросов недовольство. Мол, злобный дух Негуаро живёт в двухголовом любимце капитана. А тут ещё случилась беда: померли от жёлтой лихорадки два матроса… А Донби-то при чем? Он сам чуть не отбросил ноги от птичьей чумы. Да и я заодно с ним. Но людям из тех племён разве что-то докажешь? Необразованный народ… В общем, ошвартовал я «Апполину» в городе, где портовый офис, прихватил с неё на память спасательный круг, взял в пароходном управлении расчёт и уехал в Европу…
— С Донби? — Разумеется! Он подрос, умным сделался. Недаром говорят: голова — хорошо, а две — лучше… Поднабрался всяких сведений о жизни, глядючи в телевизор, начал даже о международных делах рассуждать… Я одно время водил теплоходы и паромы с туристами по рекам и каналам Бенилюкса. Донби — всегда со мной… Пассажирам он нравился, такая экзотика! Я его научил танцевать под губную гармошку. И все было хорошо, но вот один случай… Плыла на теплоходе «Мюллерхафен» молодая беременная дама, с мужем-миллионером. Увидела на палубе Донби и грохнулась в обморок: ах, мол, какое чудовище! И от избытка чувств прямо здесь, на судне, родила раньше срока. Скандал, конечно. Мне — во-первых, крупный штраф, а во-вторых, требование: убирайте вашего монстра! Я говорю: — Куда? А чиновники: — Хоть куда! Продайте в королевский зоопарк! Это моего Донби в зоопарк! Мы с ним в ту пору были уже не разлей вода. Он такой привязчивый сделался. Подойдёт сзади, положит головы на плечи, клювами осторожненько треплет за уши. Ласковый, будто кошка… Ну, я сказал чиновникам, чтобы шли в зоопарк сами — по-голландски и по-русски. А Донби добавил по-африкански, двумя голосами…. Потом я говорю: — Поехали в Архангельск, у меня там знакомые… Он засомневался: — Холодно там… — Зато родные края… — Это у тебя родные. А я африканец… — Зато в Архангельске нет птичьей чумы… В общем, уговорил. И несколько лет жили мы там славно, ходили по Двине, по Сухоне, да потом пароходство стало сокращаться, капитанов сделалось больше, чем судов. И уехали мы с Донби в Сибирь. На Иртыш, на Обь. Стал я водить сухогрузы и лесовозы. Тоже сперва было хорошо. К Донби все быстро привыкали, не удивлялись ни двум головам, ни способности к разговорам. Да только разговорчивость эта вышла нам боком. На теплоходе «Росомаха». Ехал там в гостевой каюте важный чин, представитель окружной администрации. Ну, строил из себя демократа, любил поболтать на палубе со свободным от вахты народом. И с Донби иногда обменивался фразами. А Донби однажды возьми и расскажи анекдот про известного политика, время как раз было предвыборное. Гость наш надулся… Нет никаких мер сразу не принял, но вскоре пригласили меня в пароходство и говорят: «У вас, Поликарп Поликарпыч, воспитательная работа в экипаже не на том уровне. Даже страуса своего не можете научить языки держать на привязи, чего уж говорить о матросах… И вообще, возраст у вас пенсионный, не пора ли… так сказать, на отдых…» А мне какой отдых? Я же на берегу ничего делать не умею!.. Но упрашивать не стал, хмыкнул, хлопнул по столу бумагой с заявлением. А потом, в коридоре уже, сказал этому двухголовому болтуну: — Из-за тебя… Он заругался в ответ по-английски и по-африкански. На чиновников и на меня. |
