– Конечно! – яростно закричал Васька, размахивая руками. – Как миленькие должны вернуть! Подумаешь – напала! Я бы их за такие вещи вообще в мелкую лапшу покрошил, я бы…

– Понятно, – улыбнулась Тоня, уклоняясь от Васькиного кулака, который случайно просвистел совсем близко у ее носа. – Только пообещай мне, что никому мою тайну не расскажешь! Для меня очень-очень важно, чтобы никто и никогда об этом не узнал. Ты меня понимаешь?

– Понимаю. – Васька вмиг успокоился и серьезно посмотрел на Тоню: – Я же тебе сразу пообещал. Слово цыгана.

– Какое «слово цыгана»! – вспыхнула Тоня. – Слово человека! Что, слово честного цыгана чем-то отличается от слова честного русского? Или там корейца?!

– Нет…

– Вот тебе и «нет». В общем, Вася Константинов, ты поклялся.

– Не волнуйся ты, Тоня! – обиженно нахмурился Васька. – Пообещал я – значит, не скажу никому. Все.

– Хорошо.

Снова замолчали. Молчали долго, пока Тоня, поежившись от подбирающегося ночного холода, не спросила:

– О чем задумался, Вась?

– Это… Если честно, я про свою маму подумал… – признался Васька. – Ну, как бы я, если бы ее так…

– Не надо, даже не думай так про свою маму! – словно отгоняя прочь эти Васькины мысли, взмахнула рукой Тоня. – Ой, давай-ка, кстати, к своей маме и отправляйся! Поздно уже! Ругаться будут.

– Не будут, – ответил Васька. Но подумал: «А будут ведь! Опять будут ругаться!»

Потому что мать была уже давно недовольна тем, что он все дни пропадал – то в школе, то где-то у русских. И высказывала ему, что многие у нее уже интересовались, что это Васька теперь не с братьями да с другими цыганами гуляет, а мотается неизвестно где. Отец ругался, что он бензин на «Муравье» жжет – вместо того, чтобы помогать этот бензин зарабатывать…

– Эх! – злясь на все это, вздохнул Васька.

– Ты чего? – удивилась Тоня.

– Ничего, – улыбнулся он. – Вот и холодно. Ночью снова подморозит.

– Да…

Они не спеша пошли прочь с речного берега. Солнце за их спиной окончательно упало за лес, но долго горел слоистый закат, окрашенный грустно-яркими, зовущими куда-то в никуда цветными разводами.

Васька отвязал от ограды поводья своей лошадки. Тоня подошла к нему. Подбежал и Кузя – прощаться. Сел ему на сапоги и сидел, тяжело вздыхая.

– Ну все, я поехал. – сказал Васька.

– Давай, Вась. Повнимательнее.

– Я так по тебе скучаю. Когда не вижу. Хотя чего скучать-то – ведь завтра же в школе увидимся!

– Увидимся, конечно! – кивнула Тоня. Ей захотелось плакать. Хотя почему – ведь действительно увидятся завтра в школе! Но такой он какой-то был умница, этот Васенька.

– Все, я поехал, – повторил Вася.

Темнело все сильнее, так что, чтобы разглядеть выражение лица, надо было стоять совсем близко.

– Можно, я эти ягоды себе заберу? – спросил Васька, протягивая руку к калиновым серьгам.

– Забирай, – ответила Тоня.

Васька осторожно снял с ее уха веточку, переложил в другую руку, потянулся за второй – и прижал ладонь к Тониной щеке. Тоня вдохнула – и выдохнуть не смогла. Щека же начала стремительно краснеть, просто загорелась.