Потом Джона уволакивают с поляны — дюжина рук вцепилась и тащит в сторону деревни. Демон следует за ними, в руках у него обломки посоха. Джон слышит стоны и крики раненых и умирающих людей, предоставивших ему убежище, а потом предавших — виновных и невинных одновременно. Многие погибнут сегодня до заката дня, и на сей раз он тоже будет в их числе. Мысль о смерти не пугает Джона: он жил с этой мыслью постоянно и успел с ней свыкнуться. Боли он тоже не страшится. Вся его кожа саднит от ран, кровь заливает руки и ноги, но он даже этого не чувствует. Боль засела глубоко в сердце.

Его мучители волокут его через сожженный сад, туда, где на возвышении стоит небольшая деревенская церковь. Она потемнела от пожара и выгорела почти дотла. Крыша обвалилась, стены обуглились, окна выбиты. Куча прежде-людей притащила оттуда большой деревянный крест и установила его на открытом месте. Скобы, удерживавшие крест у алтаря, все еще на месте — правда, скрученные и покореженные. Прежде-люди с молотками и стальными гвоздями стоят в ожидании, повернув головы при его появлении.

Множество рук кидают его на землю и прижимают к деревянному кресту с вытянутыми руками и скрещенными ногами. Он не сопротивляется. Это бессмысленно. Время его службы в качестве Рыцаря Слова подходит к концу. Он почти без интереса смотрит, как демон устанавливает сломанный посох на земле у его ног, а люди с молотками и гвоздями подходят к нему. Они заставляют его разжать ладонь и помещают гвоздь в центре ладони. Он вспоминает свой сон — давным-давно, когда еще жива была надежда: он оказался в том же месте, что и сейчас, и увидел распятого на кресте. При этом к нему приходит мысль: возможно, мерой любой жизни является соединение прошлого и будущего в момент смерти.

Потом молоток взлетает и опускается, и вот уже гвоздь вошел в плоть и кость на руке…

Росс проснулся, задыхаясь, вцепившись в простыню и одеяло. Тело словно окаменело. Он взмок от пота. Некоторое время лежал в темноте, пытаясь вспомнить, где находится. Все его сны напоминали этот — такие тяжелые, что любое пробуждение заставляло долго приходить в себя.

Потом он почувствовал, как рядом зашевелилась Джози Джексон, прижимаясь к нему, и вспомнил: он же в ее доме, в ее спальне, где они уснули после того, как занимались любовью. Узкая полоска серебристого уличного света пробивалась сквозь шторы. Джози обвила рукой его грудь, нежно перебирая пальцами плечо — вся такая теплая, гладкая. Тепло ее тела наполнило Джона уверенностью, помогло ощутить себя целиком.

Но любое удовольствие иллюзорно. Сон принес предупреждение: если он не сумеет спасти цыганского морфа, пробиться сквозь защитные слои, дабы обнаружить ключ к его магии и таким образом обеспечить морфу выживание, это лишит его, Джона, будущего.

Он долгое время лежал, размышляя, что все это значит. Единственное, что было известно: шанс на спасение остается один, и использовать его надо прямо сейчас.

И что я тогда делаю здесь, сердито спросил он себя. Нест, по крайней мере, с Малышом Джоном, наблюдает за ним, ищет способ контакта. А я — вдали от них обоих, удовлетворяю свои нужды и ничего больше…

От горечи во рту губы стянуло в узкую полоску. Он ведь только человек. Несправедливо ожидать от него слишком многого. Он не сумеет справиться.

Джон прикрыл глаза. Как бы то ни было, понял он, — пора идти.

Он нежно высвободился из объятий Джози, выбрался из постели, собрал одежду и выскользнул из комнаты. Оделся в коридоре и спустился вниз забрать куртку и ботинки. На часах была полночь. Он огляделся. Старый дом хранил темноту и тишину, здесь было так уютно. Уходить не хотелось.

Джон глубоко вздохнул. Он любит Джози Джексон. Вот почему он здесь. Вот почему он хочет остаться здесь. Навсегда.

Он постоял еще минуту, потом подошел к лестнице. Нужно подняться. Попрощаться с ней.