Ну, что ж поделать, извини, товарищ, не поддержать тебя мне. Не могу. К Одину или Тору обратись…

И тут мурашки побежали по спине:

«Это же трапезная! Это – храм!»

Плохо мне стало. Я не про похмелье.

Скоро не скоро ли – автобус подошёл.

Сел я в конце салона на свободное место, смахнув прежде рюкзаком с него дорожную пыль, достал из рюкзака «писательский» блокнот.

Л (ЛИДИЯ)

Куда: Исленьский край, Елисейский район, с. Ялань, ул. Луговая, д. 16

Кому: Скурихиной Лидии Александровне

Откуда: Петропавловск-Камчатский, в/ч 13 697

От кого: Белозёрова Ивана Степановича

Здравствуй, дорогая и любимая! Ненаглядная! Единственная! Необыкновенная! Ни одной девчонке в мире с тобой не сравниться! Ни одной! Как белке – с соболем. Как полевому лютику – с кемской саранкой. Как плишке – с ласточкой. Тонкая, стройная, чуткая, умная. Чистый ручей в лесу кедровом – ты такая же. Весной и осенью, зимой и летом. Помнишь тот, который я тебе показывал? На Ендовище, в Ганином распадке. И в январе не замерзает, в морозы злые. Золотоносный. С кем бы вот ни сравнил тебя, с тобой кого ли, всё в твою пользу. С любой артисткой. Сравнил впервые – в уме всех, кого вспомнил, перебрал, – раньше не сравнивал: рядом с тобой других не замечаешь. Нет тебя рядом, уж и вовсе.

Смотрю душевными глазами на тебя отсюда. Нас разделяет полстраны. С высокого берега Авачинской бухты и ещё больше в этом убеждаюсь. В том, что ты самая красивая! В том, что ты самая, самая из самых… И нет ни капельки сомнения. Ни на мгновение. Железно, как говорит Рыжий. Сто процентов, как говорит Маузер. Честное слово, я скажу. Ну и пишу вот.

Нашёл, помню, на чердаке нашего дома среди старых тетрадей, газет, каких-то «Блокнотов агитатора», брошюрок воспитательных и журналов «Работница» и «Крестьянка» перевязанную серой шерстяной ниткой запылённую стопку разного цвета треугольников-конвертов. По едва уже читаемому адресу – куда, откуда и кому – понял, что это письма маме от папки. С фронта. Часть написана чернилами, другая – простым или химическим карандашом. Вытянул и развернул один, что был сверху, блёкло-голубой, сильно по давности-то лет уже и вылинявший треугольник. Поздравление с Рождеством и с Новым, 1944 годом. У мамы тогда была ещё другая, девичья, фамилия – Вторых. Володька Вторых братом же троюродным доводится мне, и остальные Вторых нам родня, с Балахниной и с Половинки. Да ты же знаешь. Папка, тогда они ещё женаты не были, ей, «разлюбезной» своей, шлёт: «Письмо писано 06, 01, 44. Привет из далёкого края. Во первых строках своего пламенного послания спешу сообщить, что жив и здоров, не ранен, даже и не посарапан, живу хорошо, желаю ещё лучше…» Дальше я читать не стал, как-то неловко сделалось мне, как будто я подглядываю за родителями. Ненормально, против совести. Стыдно. Они ж ещё пока живые. Свернул конверт, как был он, по сгибам, под нитку аккуратно затолкал обратно и сунул стопку за стропилину. Там до сих пор так и хранится. Должна храниться. Никто, кроме меня, после не лазил на чердак, никто её и не заметил бы, так спрятал. С армии вернусь, быть может, прочитаю. Прочитаю. Чтобы с моими письмами к тебе их сопоставить. Не сопоставишь: там – с войны. У нас пока, хотя и очень напряжённо, всё же мирно. Маме сначала покажу. Меня попросит прочитать, видит-то плохо. Думаю, вспомнит, как она в первый раз эти «послания» читала. После, конечно, перечитывала. Вспомнит. Всплакнёт. Только когда ещё такое сбудется?.. Через двадцать три, страшно подумать и представить, месяца, через семьсот примерно дней.