И говорит он им.

— Женщина и так слаба, если её кровь не алого цвета. Ничто не ослабит того, что и так слабее мыши. Её душа, словно речной туман — грязь позора не пристаёт, мимо проходит…

Дальше не услышали, далеко они ушли…

Женщины поднялись на ноги, все пять повернулись к жутко обезображенному телу.

— Это мы сделали? — В ужасе заламывая руки, воскликнула самая молодая.

— Не верю… — Выдохнула другая.

— Поделом скотине! — Прошипела третья.

— Пусть за дочку мою помучается тварь поганая! — Зарычала четвёртая.

— Милостивая Прива, что ж мы натворили-то? — Воскликнула пятая.

Они переглянулись, ощутив разные, противоречивые чувства — от отвращения друг к другу и к самим себе, до дружеского взаимопонимания. Но разбегаться не стали. А то получится как в Сабе — одна отбилась вот, одна осталась, так её за местную приняли и господарь Кохан спьяну её и снасиловал. А она как всё кончилось — бежать со всех ног, да голышом, а тут наёмники господаря Тутаха — не появись на улице другие крестьяне из войска, не узнай её, так вся бы рота её…, чудом можно сказать спаслась. Так что старались держаться в толпе, чтоб не ощутить себя на стороне жителей отданного на разграбление города.

В процессе грабежей обнаружилась интересная деталь — людей в городе было много меньше, чем должно было быть. Многие дома пусты, ценностей почти не осталось. А как до порта дошла волна грабежей, стало ясно всё. Причалы пусты, нет ни одного корабля. Вот тут и обнаружилась неприятная сторона того, что они дали Тобу время на организацию обороны — все кто мог, ушли морем до начала штурма. Остались лишь те, кто не мог заплатить, те, кто надеялся на своих господарей и не верил в победу варварской орды, над таким могучи воинством, да те, кто просто не мог оставить свой дом. Однако арийцы ничуть не расстроились — все пятеро сумели проявить такую доблесть, что о них помнить будут веками и враги и друзья. А вот их воинство, втихаря роптать начало — добычи, считай половина, в дали морские уплыла.

Тобу, к концу третьих суток практически обезлюдел. Спрятаться смогли немногие, мужчины Тобу почти все погибли. Их женщины, не сумевшие спрятаться и пережившие насилие захватчиков, часто кончали с собой или были до того измучены, что умирали просто от ран, побоев и самих актов насилия — впрочем, таких было меньшинство. Мечи арийцев, людей Ригеда, Домена и наёмников Кохана, собрали обильную жатву из жизней тех, кто счёл слова крестьян переживших битвы за Салир и Саб, байками.

Женщинам Тобу, выпало пережить много мучений в те три дня, но им оставили жизни и свободу. Мужчины, не пытавшиеся сопротивляться, почти не пострадали, за исключением тех, что попали в руки крестьян присоединившихся к армии после боя за Сабу.

Вышел ещё один неприятный казус, который не был замечен в предыдущих городах.

Этот казус образовался на глазах Логана.

Так же женщины, на этот раз три крестьянки, выволокли на балкон здания, красивую, богато одетую горожанку и стали срывать с неё одежду, а на шею мотать расхлястанную волосяную верёвку. Что именно они собирались сделать, так и осталось непонятным, но повесить на такой верёвке можно было разве что не крупного кролика — под весом человека, она бы лопнула как струна, правда, прежде разорвав кожу на шеи, впрочем, не повредив при этом артерий. Может этого добиться они и хотели. В руках одной вот соли горсть была…, непонятно, в общем.

Логан на крики голову повернул. Увидел, что творится и побелел от ярости. С рёвом ринулся вперёд, прыгнул, руки с грохотом легли на перила балкона, посыпалась штукатурка, перекошенное лицо арийца, возникло над плечом уже голой горожанки.