Женщина, если по вашей глупости Бруно будет огорчен, я прослежу за тем, чтобы вы оплакивали эту свою глупость до конца дней вашего сына. А теперь позвольте пройти.
Если у меня от голоса Мелюзины мороз прошел по коже, то что говорить о жене констебля: бедная женщина громко провозгласила, что Мелюзина может взять стул. Спустя мгновение две плотные служанки внесли его и установили подле кровати. Пока они не вышли, Мелюзина с настороженным видом стояла у дверей. Полагаю, именно таким было лицо этой женщины, во вторую брачную ночь, когда она пыталась вонзить нож мне в горло. Я почти забыл эту сторону жизни Мелюзины, однако теперь воспоминание услужило мне. Благодаря ему мне стали еще дороже ее заботливость и мягкость, с которыми она поправила на мне ночную сорочку и подвела с помощью цирюльника к стулу.
Мои ноги дрожали, словно заливное из рыбы, однако я напряг их изо всех сил и смог сделать несколько шагов, отделявших меня от стула. Мне удалось держать голову прямо, хотя Мелюзина, стоявшая сзади, была готова поддержать ее. И по окончании бритья, возвращаясь в кровать, я опирался на плечи Мелюзины и цирюльника не столь сильно.
Чувствуя себя прекрасно, я уже собрался было спросить Мелюзину, почему именно сейчас, когда я проголодался, нигде не видно ни тарелок, ни блюд, как вдруг в дверном проеме показался король, а за ним королева. Вероятно, лишившись бороды, частично скрывавшей худобу и бледность лица, я еще более напоминал скелет, потому что, увидев мою попытку приподняться, чтобы отдать хотя бы поясной поклон, король пришел в замешательство и закричал:
– Не надо, не двигайся!
Затем он подошел к постели и взял меня за руку.
– Я пришел попрощаться с тобой, мой дорогой Бруно, – сказал он. – Ты служил мне более беззаветно, чем я мог требовать от кого бы то ни было. Мне жаль оставлять тебя здесь, однако я должен принять на себя управление моим разваливающимся королевством и привести его в порядок, а ты, боюсь, нескоро будешь вновь пригоден для службы.
– Да, милорд, – сказал я. – Должен ли я последовать за вами после выздоровления?
Тут королева тронула Стефана за руку и вышла вперед. Наши взгляды встретились. Я пытался скрыть отчаяние, однако Мод всегда отличалась умением читать мои мысли, и я понял, что она увидела ужас, охвативший меня в предчувствии того, что должно последовать. На какое то мгновение мне показалось, что этот ужас отразился и в ее глазах, однако затем, к моему изумлению, она наклонилась, поцеловала меня и взъерошила волосы на голове, словно я был ребенком, нуждавшимся в утешении.
– Дорогой Бруно, тебе еще долгое время придется усердно служить королю иным образом, однако твое место всегда будет оставаться за тобой. Мы будем рады принять тебя после выздоровления. Стефан, он не понимает, что мы имеем в виду. Ради Бога, дай ему грамоту!
Несколько мгновений король колебался, словно намереваясь возразить, – я уверен, что он собирался перед вручением награды вырвать у меня обещание быть верным ему, однако в конце концов он извлек свиток грубого пергамента, скрепленный восковым оттиском большой печати, и протянул его мне.
– Это, на мой взгляд, слишком мало за все, что ты сделал, – сказала Мод, – однако Мелюзина уверяла, что ты хочешь только Улль и другие мелкие поместья, невзирая на сильную запущенность тамошних земель и бедность людей. Я знаю, это именно то, что нужно Мелюзине, но если тебе понравятся какие нибудь иные, более богатые земли, ты тоже их получишь.
– Нет, – прошептал я. – Мне нужен только Улль. Благодарю вас, сир. Благодарю вас, мадам. Я всегда был беден, поэтому Улль кажется мне богатым поместьем. Мне претит власть, и Улль не даст мне ее. Единственное мое желание – мир над этими высокими холмами с их реками, струящимися, словно серебристые волосы.
– Должно быть, ты и впрямь любишь эти земли, коль находишь для них такие слова, – сказала Мод. |