Роберт не предъявлял претензии к моральной щедрости своей сестры, а его материальные требования также прекратились с тех пор, как он получил наследство, оставленное ему старинным другом матери.

На этот раз, за все время их пребывания в Уинчесе, он больше не писал.

В Уинчесе подготовляли устройство летнего празднества и состязаний в теннис, для которых Фэйн отвел парк.

– Я знаю, что еще слишком немного времени прошло после смерти дяди Чарльза, – сказал он, извиняясь, – но мне бы, понимаете, хотелось завязать отношения с арендаторами и прочими.

Он всегда был очень дальновиден насчет установления отношений с нужными людьми и создания себе в их среде хорошей репутации.

– Бога ради, расшевелись и потолкайся среди детей, – сказал он Тони во время празднества. – Это производит хорошее впечатление: хотя они и не знают тебя и ты недолго пробудешь здесь, ты все же моя сестра.

– Как Бог милостив ко мне! – дерзко ответила Тони.

Она спустилась на большую лужайку, в точности стараясь расшевелиться и потолкаться среди детей.

Викарий, незаметный на вид и разгоряченный, многоречиво приветствовал ее. Они вместе угощали детей лепешками и чаем и снова лепешками и чаем. Они устроили игру в перегонки, за которые Фэйн потом должен был выдавать призы.

Наступило время раздачи.

Когда Фэйн собрался произнести коротенькую речь, позади, в толпе собравшихся, послышалось какое-то движение, и пьяный человек стал проталкиваться вперед.

– Уберите прочь этого пьяницу! – резко обратился Фэйн к одному из садовников. – Ему не место здесь.

Полицейский, находившийся на посту в парке, вышел вперед.

– Я уведу его с собой, сударь, – сказал он. Пьяный человек стал неистово ругаться.

Тони, которая стояла у дверей палатки, унеслась в непреоборимом течении мыслей на десять лет назад. Какой-то импульс заставил ее шепнуть Фэйну:

– Оставь в покое этого человека.

– Ерунда, скотина, грубиян! – отмахнулся он от нее.

До пьяного долетели его последние слова. Арест почти протрезвил его. Он вдруг обернулся:

– Вы можете себе позволить быть жестоким к подвыпившему человеку, вы-то можете, – сказал он громко.

Кровь от ярости ударила в лицо Фэйну. Он не предполагал никогда, что кто-нибудь может знать о его родителях, хотя каждый раз, что он думал об этом, он был вынужден допустить мысль, что кое-кто из людей, родившихся и выросших в имении, мог знать многое о семье, в которой он служит. Все выходит наружу. Слово посвященного во все слуги много времени спустя доходит до судомойки, от нее – до ее матери, а от той – до всей деревни.

Распределение призов закончилось быстро, и Тони с Фэйном пошли обратно по парку. Фэйна всего трясло от злобы.

– Я покажу этому гнусному грубияну, как оскорблять меня! – сказал он с раздражением.

Придя домой, он послал за управляющим.

– Я выкинул этого Kappa, – сказал он Тони после обеда, – он может теперь поискать себе работу в другом месте.

– Фэйн, он всего год как женат. Его жена только что родила ребенка.

– Мне все равно, хоть бы дюжину, – грубо ответил Фэйн, – будь я проклят, если я еще раз увижу его рожу.

Позднее Мэннерс пришла к Тони и сказала, что какая-то женщина хочет ее видеть.

– Это жена Kappa, – осторожно добавила она. Тони велела провести женщину в комнату экономки и сошла к ней.

Бедная, с бледным лицом, девочка на вид, поднялась и поклонилась, когда она вошла.

– Это мой муж, барышня, я из-за этого пришла, – произнесла она, задыхаясь.