Невозмутимо, как опытные водолазы,
погружались мы в глубь наших владений. Сегодня они перестали быть
неизведанной стихией. Летчик, бортмеханик и радист уже не пускаются в путь
наудачу, самолет для них - лаборатория. Они повинуются не скользящему под
крылом ландшафту, а дрожи стрелок. За стенками кабины тонут во мраке горы, -
но это уже не горы, это незримые силы, чье приближение надо рассчитать.
Радист при свете лампы старательно записывает цифры, механик делает пометки
на карте, - и если горы снесло в сторону, если вершины, которые пилот
намеревался обойти слева, безмолвно развернулись прямо перед ним, точно
вражеская армия в засаде, он попросту выправляет курс.
И на земле дежурные радисты, прислушиваясь к голосу товарища, все разом
старательно записывают: "0 часов 40 минут. Курс 230. На борту все
благополучно".
Так странствует в наши дни экипаж воздушного корабля. Он и не замечает,
что движется. Словно ночью в море, он далек от каких-либо ориентиров. Но
моторы заполняют все непрерывной дрожью, и от этого кабина - уже не просто
освещенная комнатка. И время идет. И за всеми этими циферблатами,
радиолампами, стрелками действует некая незримая алхимия. Секунда за
секундой таинственные жесты, приглушенные слова, сосредоточенное внимание
готовят чудо. И в урочный час пилот может уверенно выглянуть наружу. Из
Небытия рождается золото, оно сверкает посадочными огнями.
И все же с каждым из нас случалось так: в рейсе, в двух часах от
аэродрома задумаешься и вдруг ощутишь такое одиночество, такую оторванность
от всего на свете, каких не испытал бы и в самом сердце Индии, - и кажется,
уже не будет возврата.
Так было с Мермозом, когда он впервые пересек на гидроплане Южную
Атлантику и под вечер приблизился к Пот-о-Нуар - "котлу тьмы". С каждой
минутой перед ним все теснее сходились хвосты ураганов, - словно на глазах
воздвигали стену, - потом опустилась ночь и скрыла эти приготовления. А
часом позже он вывернулся из-под облаков и очутился в заколдованном царстве.
Перед ним вздымались смерчи, они казались неподвижными - черные колонны
невиданного храма. Вверху они расширялись, поддерживая низкий, мрачный свод
бури, но через проломы в своде падали широкие полосы света, и полная луна
сияла меж колонн, отражаясь в холодных плитах вод. И Мермоз пробирался через
эти руины, куда не вступала больше ни одна душа, скользил по лунным
протокам, среди бакенов света, метивших извилистый фарватер, огибал
гигантские гремучие колонны вставшего дыбом океана, - четыре часа шел он к
выходу из храма. Это грозное величие ошеломляло, и, лишь когда Пот-о-Нуар
остался позади, Мермоз вдруг понял, что даже не успел испугаться.
Мне тоже помнятся такие часы, когда покидаешь пределы реального мира: в
ту ночь все радиопеленги, посланные с аэродромов Сахары, невероятно
искажались и совсем сбили меня и моего радиста Нери с толку. |