Он мог бы стать аббатом, подумалось ему с волной нарастающей гордости, а может быть, и более, чем аббатом. И когда он осознал эту гордость, то предпринял не более нежели символическое усилие, чтобы ее подавить. Ибо гордость, подумал он, гордость и, в конце концов, честность было все, что у него осталось. Когда Бог призвал аббата, ему стало известно разными тонкими способами, что он мог бы суметь стать новым аббатом. Но внезапно испугавшись снова, на этот раз уже поста и ответственности, он обратился с прошением остаться при своей простой келье и простых обязанностях, и, поскольку в ордене его ставили очень высоко, прошение было удовлетворено. Хотя, думая об этом теперь, после обретения честности, он позволил себе подозрение, которому не давал прежде прорваться наружу. Оно было таково: возможно, его прошение было удовлетворено не оттого, что в ордене его ставили высоко, но потому, что орден, зная его слишком хорошо, понимал, каким плохим аббатом он стал бы?
С точки зрения благоприятного общественного мнения, назначение его могло быть позволено ради сопутствующего ему признания, и не был ли орден поставлен в такое положение, что чувствовал себя вынужденным, по крайней мере, сделать предложение? И не вздохнула ли братия от всего сердца с облегчением, когда это предложение было отклонено?
Страх, подумал он - человек, всю жизнь преследуемый страхом, если не страхом смерти, так страхом перед жизнью. Может быть, в конце концов, в страхе и не было нужды. Может быть, после всей его боязливости выясниться, что бояться по-настоящему было нечего. Больше чем вероятно, все дело в его собственной непригодности и недопонимании - что же заставляет его бояться.
"Я думаю, как человек из плоти и крови, - сказал он себе, - а не как бестелесный мозг. Плоть еще крепко держится за меня, кости еще не растворились".
Ученый все еще говорил.
"В особенности мы должны воздержаться, - говорил он, - от машинального представления этого явления чем-либо, обладающим мистическими или спиритуальными качествами".
"Это и была всего лишь одна из таких простых вещей", - подтвердила гранд-дама, довольная, что это, наконец, решилось.
"Мы твердо должны придерживаться сознания, - сказал ученый, - что простых вещей во вселенной нет. Нельзя безнаказанно отбросить ни одно происшествие. Во всем, что происходит, всегда есть цель. Всегда есть причина - можете быть уверены, - а в должное время проявится и следствие".
"Хотел бы я быть таким же уверенным, как вы", - сказал монах.
"А я бы хотела, - сказала гранд-дама, - чтобы мы вовсе не приземлялись на этой планете".
Глава 7
- Вы должны подкрепиться, - сказал Никодимус. - Не надо слишком много есть. Супу, ломтик жаркого, половину картофелины. Вам надо понять, что ваш желудок сотни лет пребывал в бездействии. Замороженным, конечно, и не подверженным порче, но все-таки ему следует дать возможность вновь обрести тонус. За несколько дней вы восстановите привычку к питанию.
Хортон уставился на еду.
- Откуда ты взял такую провизию? - осведомился он. - Уж конечно, она не привезена с Земли.
- Я и забыл, - сказал Никодимус. - Вы, конечно, не знаете. У нас на борту самая эффективная модель преобразователя материи из тех, что были произведены ко времени нашего отбытия.
- Ты хочешь сказать, что это просто лопата какого-нибудь песка?
- Ну, не совсем так. Это не настолько уж просто. Однако, общее представление у вас верное.
- Подожди-ка минутку, - сказал Хортон. |