– С удовольствием, – ответил я.

Мы находились на кухне, крошечной, как все кухоньки на Манхэттене, но аккуратной, чистенькой и обжитой, как корабельный кубрик. Мы с Халмером сели за небольшой столик с пластиковым покрытием и стали наблюдать, как миссис Томпсон готовит чай. Это напомнило мне о доме: о том, как я прихожу туда после работы во дворе, сажусь за кухонный стол и смотрю, как Кейт делает чай со льдом, а зимой – горячий кофе.

Что я делаю здесь вдали от дома, пытаясь понять другие поколения людей с другим цветом кожи, с другими судьбами и печалями? Ладно, все это должно скоро закончиться, и я снова залезу в свою нору.

Мы не пытались завести беседу, пока она не присела за стол, поставив перед нами высокие стаканы с холодным чаем. Я попробовал, мне понравилось, я похвалил, миссис Томпсон поблагодарила меня, и тогда я сказал:

– Вы знаете, что я хочу поговорить об Айрин.

– Знаю. – Она поглядела на Халмера, потом снова на меня. – Может, ужасно так говорить, но, по‑моему, это к лучшему.

– Что – к лучшему?

– Что она умерла. Это жутко звучит, но это так. Такой жизни, как была у нее, – врагу не пожелаешь. Теперь хоть отмучилась.

– Думаю, между вами и вашей сестрой было очень мало общего, миссис Томпсон, – заметил я.

– О да, – вздохнула она, печально улыбаясь, – почти ничего. Мы были немного похожи, правда, она всегда была чуть полнее. И мне повезло, вот и все. Я встретила хорошего мужчину. А Айрин – нет. В этой жизни все очень просто, мистер Тобин.

– Я с вами не согласен, – сказал я. – Извините, что возражаю, миссис Томпсон, но мне кажется, что в вас было заложено то, что привлекло к вам хорошего мужчину, а вас – к нему. И я уверен, что Айрин изначально была такой, что рано или поздно нашла бы Джима Колдвелла.

На ее лице выразилось отвращение.

– Вы видели этого человека?

– Сегодня днем.

– Ну и как он вам понравился? Я покачал головой:

– Лично мне ни капельки.

– Айрин втюрилась в него по уши, – сказала она, и в голосе ее послышалось негодование. – Я допытывалась неоднократно, что она, черт побери, в нем нашла, а она каждый раз отвечала: “Ах, Сьюзи, разве ты не знаешь, что он – мой мужчина?” Ничего себе – ее мужчина. Для того чтобы покупать себе такие костюмы, он держал еще трех‑четырех девиц вроде нее.

– А в жизни Айрин были другие мужчины? – спросил я.

– Мужчины? В жизни Айрин вообще не было мужчин, мистер Тобин, а Джим Колдвелл не в счет. В жизни Айрин ничего не было, кроме иглы, Колдвелла и иногда, может быть, меня.

– А друзья? Подруги?

– У нее не оставалось времени для жизни, мистер Тобин. Айрин пахала, как проклятая, потом пичкала себя этой дрянью, без которой уже не могла обойтись, а потом снова шла на панель. Когда ей было жить?

Я продолжал:

– А ее постоянные клиенты? Вы когда‑нибудь говорили с ней о ее постоянных клиентах? Она покачала головой:

– Я ничего о них и слышать не желала. Она попыталась как‑то рассказать мне о каком‑то полицейском, который давал ей наркотики, но я не стала слушать. Я сказала ей, чтобы свою грязь она оставляла за порогом. Сама – пожалуйста, но всякую мразь чтобы в дом не тащила. Однажды она как‑то зашла и привела с собой этого Джима Колдвелла. Я была вежлива, я никому не грублю, если в этом нет необходимости, но, когда остались одни, сказала: “Айрин, чтобы больше ноги этого человека у меня в доме не было”.