Поверь мне, друг-читатель, ничто не принуждает человека ощущать свою слабость, ибо он свободен, до того свободен, что, глядишь, самому от этой свободы неуютно станет.

Когда я уходил, Джейн все спрашивала:

- Тоди, а ты ничего пока не придумал?

- Боюсь тебе обещать, - сказал я. - В общем, Гаррисон правильно сделает, если будет считать, что у него на три миллиона меньше, так оно и есть - пока, во всяком случае.

- Он это как воспринял-то? - беспокоится она. - Говорил с тобой об этом, когда назад ехали?

- Либо возьмет себя в руки, либо повесится, - предсказал я. - Если первое, для него не так уж будет важно, получит он в конце концов эти деньги или нет, и вот тогда мне действительно захочется, чтобы получил. А если из-за денег руки на себя наложит, так я даже рад буду, что они ему не достались, честно тебе говорю. Терпеть не могу слюнтяев. К тебе это тоже относится. Оба вы просто не готовы миллионерами сделаться. Не заслужили еще.

И ушел. Думаю, свались три миллиона на меня, я бы от тщеславия надулся как индюк. А может, и нет: как наперед угадаешь?

Газеты вскоре перестали писать о тяжбе, ведь апелляционный суд вернется к делу не ранее чем через полгода, хотя, думаю, больше положенного тянуть не станет. А до окончательного решения Лиззи Мэк, вдова, распоряжаться стариковским наследством не может, только может покрывать из него расходы по содержанию поместья, так не велика важность, что права присудили ей.

Все последующие месяцы я довольно-таки основательно изучал людей, заседавших в апелляционном суде, и пришел к выводу, что с самого начала оценил расстановку сил правильно. Вся собранная мной информация подтверждала, что счет окажется 4:3 в пользу Лиззи - в том случае, если нашу апелляцию рассмотрят в предусмотренный законом срок.

А если нет? Вот о чем я размышлял у себя в конторе, разглядывая стену напротив стола, как всегда в таких случаях делаю. Допустим, слушание отложат, какая нам от этого выгода? И как добиться, чтобы отложили? Выгода вот в чем: если дело будет слушаться в срок, мы проигрываем совершенно точно, а если позже, то, не исключено, тоже проигрываем, однако появляется дополнительное время, и, глядишь, что-нибудь подвернется. Наверное, вот так вот приговоренный к казни ликует, когда исполнение приговора отсрочат на день, все надеется, что Господь явится с небес ему на выручку, и, даже сидя на стуле с пристегнутой к спинке шеей, все ждет, где же Его спасающая колесница. Как знать? В ту последнюю секунду агонии - уже и колпак опустили, и стул вниз поехал - он все ждет прикосновенья Божьего, коим будет освобожден, а петлю - раз! и затянули, ломая шейные позвонки и упование с ними вместе. Понятно, у нас всего-навсего спор о наследстве, но механика-то та же самая. К сентябрю республиканцы вдруг да победят, или, допустим, станет нехорошо так уж откровенно симпатизировать фашистам, Гитлер-то вон что выделывает. Или, допустим, в октябре Франко окончательно возьмет верх, и все начнут жалеть несчастных республиканцев, благо угрозы они теперь никакой представлять не будут. В общем, разное может случиться, а мы в результате получим недостающий нам голос. Да, в ноябре ведь частичные выборы, поди угадай, как там между партиями все сложится, что если Джон Форрестер, этот реакционер, который демократ, сочтет разумным примкнуть к тем, кто полиберальнее. Или вот что…

Я улыбнулся, скинул со стола ноги и решил заняться своими папками. Так, поглядим, сколько там каждый пробыл в должности, сколько кому осталось.

- Ага, - хмыкнул я, - стало быть, Фредди Барнс, тебе, греховоднику старому, ныне переизбираться, вот какое дело.

Само по себе это обстоятельство мало что меняло, так как популярность Рузвельта достигла своего пика, да и к самому Барнсу у нас в Мэриленде относятся хорошо, переизберут без всяких сложностей.