— Мой осведомитель привел очень точные факты, — холодно ответствовал герцог. — Мне сообщили, что граф проникнет в дом через западную башню — так оно, конечно, и было на самом деле, поскольку там привязана его лошадь, — и что ты» сгораешь от желания» его видеть.

Последние слова он произнес подчеркнуто медленно. Слушая его, Сорильда заметила, что тетушка, и без того бледная, побледнела еще сильнее, и поняла: должно быть, дядя процитировал фразу из подлинного текста записки.

— Ты заявляешь, — продолжал герцог; — что тебя оболгали, да и нашел я Уинсфорда в спальне не у тебя, а у своей племянницы, но только после того, как я вошел в дом и поднялся по лестнице — а на это ушло время.

Говоря это, он взглянул в сторону окна. Граф намеревался выглянуть во двор, для чего отодвинул штору, и теперь герцогу было ясно видно открытое окно.

— Странно, — бросил он, — что вы, Уинсфорд, не слыхали, как я прибыл, ведь окно этой комнаты выходит на парадный двор. У вас было время отыскать другое убежище, чтобы я вас не обнаружил, не так ли?

У Сорильды отлегло от сердца.

Дядя не поверил наговорам жены, и ее больше не будут впутывать в эту историю.

На мгновение она ощутила такое облегчение, что откинулась на подушки.

Однако герцог продолжал, осторожно выбирая слова:

— В то же время, если моя жена, по ее собственному утверждению, ни при чем, я, разумеется, обязан защитить честь племянницы, поскольку после смерти ее родителей являюсь ее опекуном.

Сорильда опять подалась вперед. Она не понимала, к чему он клонит.

— Следовательно, — продолжал герцог, — я должен потребовать, чтобы вы исправили содеянное единственно возможным способом.

Сорильда наблюдала, как при этих словах граф застыл на месте, а герцогиня, переводя взгляд с одного на другого, спросила:

— О чем ты, Эдмунд? Что ты такое говоришь?

— Выражусь яснее, — стальным голосом произнес граф. — В данных обстоятельствах единственный достойный выход для графа Уинсфорда — жениться на моей племяннице.

— Жениться? — восклицание это больше напоминало пронзительный крик. — Но ты не можешь на это рассчитывать!

— Отчего же? — отозвался герцог. — Дорогая моя, ты конечно же понимаешь, сколь глубока должна быть его привязанность к Сорильде, если поздно вечером он скачет к моему дому, тайком пробирается в него — разумеется, с ее помощью — и вот теперь обнаружен у нее в спальне в тот момент, когда она лежит в постели в одной ночной рубашке.

Герцог говорил язвительным тоном, и Сорильда не выдержала.

— Дядя Эдмунд… прошу вас… выслушайте меня.

Все повернулись к ней.

Три пары глаз смотрели в ожидании: что же она скажет? Глаза одного горели подозрением, двух других — тревогой.

«Я скажу правду», — подумала Сорильда.

Но в этот момент она поняла внезапно, словно кто-то подсказал ей: вот оно, спасение, о котором она молилась.

Вместо долгих лет тюремного заточения, при котором она подвергалась оскорблениям и жестокому обращению со стороны тетушки, перед ней открывалась совершенно иная жизнь.

Стать женой человека, которому она не нужна и которого презирает, может быть, противно и унизительно.

Но она была готова на что угодно, лишь бы освободиться от Айрис, которая третирует ее и превращает в ничтожество.

В течение шести месяцев та навязывала Сорильде свою волю настолько неумолимо, что девушка поняла: никогда не суждено ей познать что-нибудь иное, кроме унылого круговорота унизительных обязанностей; ее все дальше и дальше отодвигают на задний план и не позволяют встретить никого, кроме постоянных обитателей замка.