Екатерина Казакова, Алёна Харитонова. Пленники Раздора
Ходящие В Ночи – 3
Пролог
Темнота была непроницаема. Он сперва даже решил, будто ослеп. Нос ему, по всему судя, опять сломали. Дышать приходилось ртом, как собаке. В висках гулко тукала кровь. Хотелось пить.
Фебр с трудом поднял тяжелую голову, надеясь всё таки разглядеть, где очутился, но в кромешном мраке по — прежнему ничего не увидел. Попытался шевельнуться, не смог. Только понял, что подвешен, словно шкура на распялках — руки разведены в стороны и крепко стянуты веревками — ни опустить, ни свести вместе. Пошевелился. Ноги тоже связаны. И отзываются глухой болью. Сколько он корчился тут, обвиснув в путах? Судя по тому, как затекли плечи и спина — долго. Пленник завозился, пытаясь подняться с колен, но туго натянутые верёвки держали крепко — не встанешь.
— Плохо тебе? — вдруг спросила темнота женским голосом.
Обережник промолчал.
— Стони, если больно. Зачем терпеть? Всё равно никто не услышит.
Сквозь узкие щёлочки заплывших глаз ратоборец разглядел смутные очертания женщины и хищную переливчатую зелень звериного взгляда. В груди Фебра жарко полыхнуло, Дар рванулся было прочь, но жесткий кулак волколачки врезался в живот. Мужчина задохнулся и скорчился, насколько позволяли путы.
А через миг на голову узника обрушился ледяной водопад.
Вода текла по лицу, капли щедро сыпались с волос. Фебр, наконец то, сумел сделать судорожный вдох. Он жадно облизывал разбитые губы. Хотелось наклонить голову и высосать из набрякшего ворота влагу, чтобы заглушить горько — соленый привкус во рту. Гордость не позволила.
— Больше воды не будет. Долго, — насмешливо сказала Ходящая.
Он не вслушивался в её слова. Куда насущнее и страшнее оказалось осознание того, что всё произошедшее не сон, не горячечный бред. На него не просто напали. Его пленили. Как такое возможно? От бессильной ярости шумело в ушах, а ещё — отголосок последней схватки — кружилась голова, да вскидывалась из желудка к горлу вязкая волна тошноты.
Волколачка подошла близко — близко и с усмешкой спросила:
— Плохо быть беспомощным, верно?
Ответом ей снова была тишина.
Скрипнула дверь. В узилище вошли.
Фебр по — прежнему различал во мраке лишь силуэты. Пятеро.
— Что, Охотник, — обратился к пленнику один из вошедших, — опамятовался никак?
Голос был молодой, спокойный. Не звучало в нём ни безумия, ни ненависти. Будто человек говорил.
Ратоборец молчал. Он не понимал, как дикие твари могут вести себя, словно люди? Подкараулили в лесу, ладно. Но почему не загрызли? Не сожрали почему? Зачем привязали?
Оборотень тем временем сказал:
— Я хочу знать, сколько вас. Особенно, тех, кто носит чёрное.
Вон оно что!
Удивительно, но молчание узника не разозлило Ходящего.
— Я и не тешился надеждами… — вздохнул волколак. — Тот, здоровый, из Суйлеша — тоже все молчал.
Фебр вскинулся, пристально глядя в темноту. Из Суйлеша? Неужто Милад? Его туда отправили, да. Но Суйлеш далеко… Что это за стая, которая охотится на столько вёрст окрест? И почему эти шестеро не ярятся? Кровью ведь пахнет, а у волков нюх острее собачьего, отчего не бросаются?
— Чего молчишь то? От страха онемел? — усмехнулся оборотень.
Пленник смотрел на него и безмолвствовал.
Та, с зелёными глазами, глядела из за спины вожака и дышала тяжело. Ей самообладание давалось непросто.
— Не хочешь говорить? — вздохнул Ходящий. — Вот хлопот с вами… ну да ладно. Отвязывайте.
Двое волколаков начали сноровисто распутывать веревки.
Когда те ослабли, ратоборец рухнул на каменный пол. По спине и плечам горячими валунами перекатывалась боль, тьма перед глазами раскачивалась… Он всё таки попытался собрать Силу в кулак.
|
