— Мы достойно встретим ее! — запальчиво воскликнул Фелькензам. — Даст Дева Тевтонская — так на стенах отбитой Нарвы!

— Прежде чем положить половину войска под пушечными ядрами нарвского гарнизона, — проворчал Кестлер, — следует очистить от мелких отрядов московитов наши фланги. Рыцари не могут воевать без обозов и снабжения, а летучие отряды казаков превратят наши тылы в хаос.

— Так дайте мне войско! Через пятнадцать дней в лапах царя варваров останется только Нарва! Весть о поражении рингенского отряда и воинства Репнина очень скоро докатится до этих мелких гарнизонов, они будут деморализованы…

— А вот тут сказывается ваше полное… — Кестлер проглотил вертевшееся на губах оскорбление, — … непонимание обстановки. Европеец, узнав о том, что в его стране смута, основная армия куда-то делась, а соседи разбиты, действительно, впадет в черную меланхолию, граничащую с трусостью и малодушием. А русские, верьте моему опыту, сделаются злее. До этого они воевали с ленцой, думая, как бы остаться в живых и вернуться к своим женам и детям. А вот когда они окажутся обитателями островков в море ливонских рыцарей, тут-то все демоны ада, населяющие темные уголки их варварских душ, возьмут бразды правления в свои руки! Загнанный в угол московит, лишенный надежды, еды и подмоги — во сто крат опаснее сытого.

Фелькензам пробормотал что-то, теребя кинжальные ножны. Потом поднял вверх задумчивое лицо.

— Действительно, — сказал он, — по мере того, как уменьшался тот отряд, который я принял за основные силы Репнина, они дрались все ожесточеннее. Будь на их месте ландскнехты — с каждым днем отступления с противником на плечах они теряли бы остатки воинского духа и дисциплины.

— Вот видите, благородный рыцарь, и вы находите правоту в моих словах. К сожалению, вся бездна разверзшейся передо мной правды вам недоступна. — Кестлер локтем отодвинул карту, та съехала на пол и осталась лежать, не нужная никому. — Рингенский гарнизон верил, что его спасет от гибели Репнин, но дрался отчаянно, нанеся нам серьезные потери. Подошедший следом отряд не надеялся уже ни на что — и произвел буквально опустошение в наших рядах. А что будет с этими разбросанными там и сям шайками? Они врастут в землю и камень, превратятся в огонь и пламя. Не будет ни пленных, ни освобожденных городов и замков. Только пылающие развалины и груды мертвых тел. А потом — Нарва!.. Десятки пушек, перевезенных сюда из Ивангорода, сильный гарнизон, пиратская флотилия на реке, близость к ведущим на Новгород дорогам. Ее нам не взять, Фелькензам.

— Пусть так, — признал очевидное пылкий рыцарь. — Но мы встретим рать московитов не в глуби собственных земель, а на границе, и дадим бой. Давно сталь рыцарских мечей не сталкивалась в открытом полевом сражении с варварскими саблями!

— Отчего же давно, — жестко сказал магистр, — а как же Грюневальд? Ляхи, литвины, русские и татары, втоптавшие в грязь наше войско в том сражении, доказали всему миру, что век рыцарства уходит.

— Он никогда не уйдет на покой, если живы…

— Такие, как вы, Фелькензам.

Кестлер усмотрел на своего собеседника глазами мудрого старика, созерцающего, как мальчик впервые в жизни пытается проверить, что прочнее — его дух и тело, или броня окружающего мира.

— Мелкие победы дадут нам некоторый шанс, — минутная слабость покинула железного магистра, и он вновь рассуждал о делах великих.