|
– Соли бы еще... – Соль вредна, – наставительно сказал прапорщик. – Но лук без соли жрать противно... – Жрите вот морковку, товарищ старший лейтенант. Она сладенькая, можно и без соли. – Пошел ты... – беззлобно сказал Беранже, но послушно ухватил морковку. – Нантская, – сказал доктор Блошкин. – Чего?! – Нантская, – повторил Блошкин. – Морковка. Сорт такой. Не конусом, а одинаковая по диаметру по всей длине... Не выродилась, хотя времени уже сколько прошло, самосейкой же растет... Мы с Костиком молча сжевали свою долю зелени, и он опять завалился спать, а я сел на пустой ящик и задумался. Завтра у меня день рождения. Тридцатник. Приходилось отмечать и на войне, и еще бог знает где, но вот в такой компании и в подобной обстановке – ни разу. Сказать, что ли, мужикам? Москаленко небось официально, поздравит, а даже и выпить нечего. У доктора разве спиртом разжиться? Юбилей всё-таки. Доктор как раз вышел по малой нужде. В наползающих сумерках он попытался вывести что-то струей на дощатой стене сарайчика, тихонько ругнулся – видать, не получилось. – Товарищ капитан, – позвал я. Доктор, деловито застегивая ширинку, подошел ко мне. – Товарищ капитан, у меня день рождения завтра... – Поздравляю, – сказал он. – Завтра будете поздравлять. Я в смысле спирта. – Чего? – не понял он. – Отметить надо. Спиртику. Чуть-чуть хотя бы. – А-а... Договорились, – неожиданно легко сказал он. Сам, видно, бухануть захотел. – А капитан разрешит? – Куда он денется... У вас там хоть сколько его? – Спирта-то? Граммов двести пятьдесят, девяностошести процентный. – Значит, пол-литра в пересчете на обычную. Даже чуть больше... – прикинул я. – Неплохо. Спасибо, товарищ капитан. – Да не за что... – пожал он плечами. – У меня йод есть, так что раны обрабатывать... – Уж как-нибудь без ран обойдемся, – перебил я его. Ночь прошла без происшествий. Разная ночная лесная зараза урчала и кричала в темноте, все спали, я разбудил Костика в установленный срок и завалился спать. С утра выяснилось, что прапорщик Коля заболел. Доктор намерил ему аж тридцать девять и восемь и напичкал какими-то пилюлями. – Ему бы полежать, – несмело сказал он Москаленко. Капитан пожал плечами: – Вы же понимаете, что это невозможно. Как себя чувствуешь? – Погано, – честно сказал Коля. Его бил озноб. – Идти можешь? – А хули, тут, что ли, оставаться... – Коля, опираясь на автомат, поднялся. Москаленко удовлетворенно кивнул: – Главное – темп держи. – А хули, – повторил Коля. Ему, видно, действительно было очень плохо. Скушав безо всякого аппетита по нантской морковке, мы двинулись дальше. Километрах в пяти от деревни через лес шла вполне пристойная бетонка. Москаленко и Шевкун объявили пятиминутный привал и о чем-то долго шептались поодаль. Коля сидел под кустом на обочине и тяжело дышал. |
