Слева, справа продвигались плоты с артиллерией, пехотой, пластунами.

— Алифан, ты о чем возмечтал? — шепотом спросил Суходолов, томясь тишиной.

— Мне б махры да сала! — словно бы всерьез ответил Тюкин.

— Горазд! Гляди, чтоб в зад не ранило, будет тебе сало, — шуткой стараясь снять напряженность, сказал Алексей.

— Брехни. Скажу, турка со всех сторон стреляла.

И словно накликали беду. Из низко мчавшихся туч вынырнула предательница-луна, осветила реку матовым светом. Сразу сверху, спереди ударили гранатами, засвистели пули. В соседний понтон с орудиями попал снаряд, и мгновенно в волнах Дуная исчезли расчеты и пушки.

С треском лопались гранаты. Рвалась шрапнель. Пошел ко дну еще один понтон и еще. Девятифунтовая батарея из Зимницы стала бить по турецкой батарее. На систовской горе часовые зажгли сигнальные шесты, вызывая помощь.

Поглядев через плечо, Суходолов увидел, что турецкий берег уже рядом, шагах в ста, надвигается отвесной громадой. В это время шрапнель разорвалась прямо над их понтоном, несколько пуль врезалось возле уключин, а граната добила их понтон, и он беспомощно закружился, разваливаясь на куски, сбрасывая людей.

Суходолов с Тюкиным очутились в воде, рядом пофыркивал Христо Брычков. Епифанову пуля слегка задела шею возле уха, и Егор, ухватившись за проплывающую мимо доску, выгребался к берегу.

Вдруг Алифан стал судорожно ловить ртом воздух:

— Лешка, тону! Ногу… свело…

Суходолов схватил Тюкина за волосы, потянул вверх и в это время нащупал ногой дно. Вчетвером выбрались они на берег. Турки из-за камней, ложементов продолжали ружейный обстрел. Слышались предсмертные хрипы. Христо Брычков закричал во весь голос.

— Напред! За братя-та руси!

Пуля ударила его в плечо, и Христо упал. Суходолов бросился к нему.

— Иде тебя? Я зараз… — Алексей достал бинт.

— Напред… Аз сам… — тихо, настойчиво потребовал Христо.

Погасли звезды. Стало медленно рассветать. На небе проступили первые размытые полосы зари. Будто из другого мира прокричали петухи.

Пластунская сотня усатого есаула Пруста полезла по круче. На пластунах — чувяки, легкие холщовые сумки, папахи. В руках — берданки, за поясом — кинжалы. Суходолов, Тюкин, Епифанов начали тоже карабкаться вверх, становясь на плечи один другому, подсаживая, цепляясь за кусты, втыкая штык в расселины и подтягиваясь, кровавя руки о скалы, колючки терновника. Рядом с их головами цокали о камень пули.

Достигнув гребня обрыва, Суходолов, Епифанов и Тюкин вместе с другими солдатами бросились в атаку. Тюкин, падая, увлек за собой раскормленного турка, и они, яростно вцепившись друг в друга, покатились меж камней в овраг. Наконец Тюкин, изловчившись, оказался сверху и сжал горло турку.

— Так твою, сучье вымя! — сипел он, сжимая горло все сильнее. Турок, выпучив глаза, посинел и мертво выпрямился. Алифан, пошатываясь, поднялся с земли, разыскал в канаве свой карабин, в кустах — фуражку, рядом с феской задушенного турка.

— Конница! — раздался крик.

В неясном свете утра замаячили всадники. Они с гиком мчались на русскую пехоту. Но в это время артиллеристы-брянцы дотянули до верха гребня орудие и полоснули картечью. Теряя седоков, кони повернули вспять.

В некотором отдалении, сомкнув ряды, кавалерия пошла в новую атаку — на этот раз на артиллеристов. Подскакав, вырубила расчет и, захватив орудие, сбросила его в Дунай.

На гребне скалы появилась свежая волна русской пехоты.

…Третья рота рослого длиннорукого капитана Фока подкралась к закрытой двери мельницы-караулки у Текир-Дере.