Джастина задыхалась, ее глаза наполнились слезами. Но потом она заставила себя снова выпрямиться во весь рост и усилием воли загнала слезы обратно внутрь. В конце концов, она была Стоун, а значение этой фамилии – «камень». Но, поднимаясь на ноги и прижимая руку к щеке, она задалась вопросом: теперь, когда черта перейдена, остановится ли он когда-нибудь? Роль, которую он играл прежде, – роль отца-героя – ушла безвозвратно. Сегодня вечером он отказался от этой роли. Сможет ли он полностью вжиться в новую роль? В роль злодея, ранее скрытую за закрытыми дверями, в роль, которую он играл только для ее матери…

На мгновение они замерли, наблюдая друг за другом.

Разрыв во времени. Будет ли это молчание знаменовать собой пропасть между «до» и «после»? Оба инстинктивно понимали: что бы ни случилось сейчас, это решит все. Кто сделает первый шаг? Куда они двинутся дальше?

После секундной паузы Джерард спокойно вынул изо рта сигару, которая так и висела между его губами. Джастина поняла, что он решил стать злодеем. Что пощечина была только началом.

Она видела круглые ожоги на теле матери, в тех местах, которые легко скрыть, но от детей ничего не утаишь. Они слишком чувствительны, слишком малы, слишком наблюдательны. Взрослые забывают, каково это: быть настолько причастным окружающему миру, когда тебя ничто не отвлекает – ни работа, ни обязанности, отрывающие тебя от переживания текущего момента. Дети впитывают всё как губки. Взрослые слепы и невосприимчивы.

Ее родители считали, будто действуют умно, но Макс и Джастина играли в прятки не просто так. Они знали, когда лучше убраться подальше. Спрятаться там, где не видно и не слышно боли матери. Жестокости отца.

Нет, Джастина не позволит ему обжечь и ее.

Она выронила туфлю на шпильке, которую все еще сжимала в руке, и толкнула его. Сильно и резко. Джастина была небольшого роста, но вложила в этот толчок всю свою силу. Она не собиралась допустить, чтобы он сделал ее такой же, какой стала ее мать.

* * *

Джастина видела, как он рухнул – это случилось прямо у нее на глазах. Его голова ударилась о край ее стола и дернулась назад.

Она не знала, на что надеялась, но осознавала, что не позволит ему причинить ей боль, не сдастся без борьбы. Он свалился к ее ногам, но уже начал подниматься с пола. Приподнялся на колени. Одной рукой ухватился за стол. Глаза его были неистово выпучены.

Черт побери, что она наделала?!

Он не был зол – он был в ярости. И Джастина сразу поняла, что он собирается убить ее. Если не сегодня, то впоследствии. Он ни за что не спустит ей это с рук.

Но отец не рассчитывал на то, что Джастина уже не была той кроткой девочкой, которую он запер в шкафу всего несколько часов назад. Вместо того чтобы ослабить ее, это наказание наполнило ее ненавистью. Она ненавидела себя не меньше, чем его, да и мать тоже: как они могли так долго скрывать все происходящее, заметать мусор под ковер? В ней кипела ярость.

Джастина знала, что будет дальше: демонстрация нежных чувств в течение следующих нескольких дней, тяжелая атмосфера, которая будет преследовать ее по всему дому, куда бы она ни пошла. Ложь. Длинные рукава, выбранные из соображений практичности, а не удобства. Джастина ненавидела свою мать за это и не хотела становиться похожей на нее: кроткой, тихой и слабой. Чужой в собственном доме.

Нет, она была барабаном.

И вот, прежде чем отец успел восстановить равновесие – прежде чем он смог снова причинить ей боль, – она быстро нагнулась и подняла с пола туфлю на шпильке, которую выронила до этого. И ударила.

Один раз.

Два раза.

Потом снова.

С каждым ударом шпилька все глубже погружалась в его висок.

Джастина наблюдала, как из него вытекает жизнь. Он смотрел на нее глазами, полными страха. Хорошо.