Поэтому, когда Роуз спрашивает, пойду ли я вместе с ними в «Корабль» праздновать день рождения Лары, я колеблюсь. Лара работает на ту же юридическую палату, что и Роуз, и изначально я познакомилась с ней в том же «Корабле» – это одно из тех мест, куда после работы часто наведываются лондонские юристы. Но пару раз мы пересекались в зале суда. Могу поспорить, что большинство тех, с кем я работаю, будут на этой вечеринке.

Всем известно: в часы, проводимые в пабе, по-прежнему вершатся важные дела. Как бы старомодно это ни звучало, такова нынешняя реальность. Проблема в том, что ты не знаешь, когда начнутся важные разговоры, и, как следствие, не можешь стратегически оказаться в нужном месте, а потом по-быстрому свалить. Эти разговоры могут завязаться в десять чесов вечера. Могут в час ночи. Зачастую в три часа ночи. И никогда – раньше девяти вечера. Нужно заранее настроиться на то, что вечеринка будет долгой, – или ты с таким же успехом можешь вовсе не приходить на нее.

И потому я с извинениями отказываюсь и широко улыбаюсь женщине, которой только что в течение шести часов противостояла в зале суда. Снимаю свой парик – он такого же изжелта-белого цвета, как обшарпанные стены помещения, – и собираю свои вещи, а затем направляюсь домой. Я сказала Роуз, что сегодня пятая годовщина нашей с Ноем свадьбы, однако умолчала о том, что его нет дома, поскольку он улетел по делам в Париж; о том, что в этот вечер мы с ним разделим ужин за сотни миль друг от друга, положившись на неверное вайфай-соединение ради создания некоего подобия романтической атмосферы.

Совсем иначе мы провели прошлую годовщину – в постели оксфордского отеля, где на стол подают только продукты местного производства, а в каждом номере есть большой камин. Я улыбаюсь воспоминаниям – это действительно были идеальные выходные, проведенные вместе с моим идеальным мужем. Я признаю, что мы выложили абсурдно огромную сумму за одну ночь, но учитывая, что в этом году мы вроде как и не отмечаем эту важную дату, то, может быть, на будущий год я предложу поехать туда снова.

– Ты отлично справилась, Джастина, – говорит мне вслед Роуз. – Сильна, как обычно… Но в следующий раз я выиграю.

Я слышу в ее голосе улыбку. Ни следа злости. В нашем деле нельзя держать обиду ни на кого – если хочешь выжить.

– Посмотрим, – бросаю я через плечо и улыбаюсь, хотя уверена, что эта улыбка не протянет долго. Я всегда напоминаю себе, что не следует торжествовать из-за победы в суде. Есть что-то отвратительное в том, что на твоей совести – чье-то тюремное заключение. Я не говорю, будто это неправильно, не говорю, что обвиняемые этого не заслуживают, однако за время судебного разбирательства ты поневоле узнаёшь их. Не лично, конечно, но возникает ощущение, что я отчасти как будто становлюсь ими.

Я предпочитаю считать, что это изучение личности обвиняемого. Просто невозможно игнорировать нюансы того, как каждое событие в жизни человека влияет на его внутренний облик. Что было бы, если б можно было избавить их от всего этого? Позволить им родиться заново, начать сначала? Заслуживают ли люди второго шанса?

В том, что касается моей работы, ответ «нет», однако я провожу один час в неделю у своего психотерапевта Айи, убеждая себя в том, что заслуживаю именно этого: что я достойна съездить в роскошный отпуск в шикарном отеле вместе со своим любящим мужем.

* * *

Проблема с красным вином одна: каким бы землистым или дымным ни был заявлен его аромат, в тот момент, когда оно витой струей льется в бокал, все, что я чувствую, – характерный железистый запах крови.

– За нас, – произносим мы с мужем в один голос и улыбаемся, делая вид, что чокаемся бокалами.

Я смотрю на изображение Ноя на экране поверх очков.