|
Я накрыла ее ртом, втолкнула в рот, сколько вошло, быстро и резко, изо всех сил. Сама я от этого отдернулась, подавившись, но Огги оторвался от рта Жан‑Клода и уставился на меня сверху вниз дикими глазами. Я снова наклонилась к нему, медленнее, наслаждаясь ощущением его у меня во рту, зрелого, толстого, чувствуя, как эта кривизна входит мне в горло. И смотрела, как они оба смотрят на меня. Глаза Огги вылезали из орбит от ощущений, а лицо Жан‑Клода было полно наслаждения – да, но и гордости. Его вампирские метки были достаточно открыты, чтобы я знала: он сейчас вспоминает, как усердно и как долго трудился, чтобы достичь вот этого. Он тут же попытался закрыть метки, насколько это позволял ardeur, но я оторвалась от тела Огги и сказала:
– Нет, не надо, не закрывай. Сделаем это, сделаем все. Он это начал, не мы, но давай закончим, что начато. – Ты знаешь, о чем просишь, ma petite? Я кивнула, потом покачала головой, все еще охватывая рукой основание тела Огги. – Не знаю, но не стану потом жаловаться. – Прошу тебя, – с мольбой произнес Огги, – не останавливайся, Бога ради, не останавливайся. Мы с Жан‑Клодом переглянулись. Какой‑то момент он смотрел на меня оценивающим взглядом, потом кивнул: – Как скажешь, ma petite. Потому что ты права: он заступил за границы гостеприимства. – И строго посмотрел на Огги: – Огюстин плохой мальчик, он напустил ardeur на ma petite. Огги кивнул, стискивая руку Жан‑Клода. – Так давно это было, Жан‑Клод, так давно! И никогда мне к ней не вернуться. – Мы должны питаться от тебя, Огюстин, и так, чтобы ни один другой приезжий мастер больше на такое не осмелился. Он кивнул, хотя вряд ли понял, что имел в виду Жан‑Клод. А Жан‑Клод сдерживал ardeur, настолько, чтобы можно было думать – хоть немного. Когда он его отпустит, ardeur захватит нас полностью, и не будет шанса передумать. – Он будет предостережением другим гостям, Жан‑Клод, иначе мы не переживем этого съезда. Это твои друзья, и они чуть не подчинили нас своей воле. Я посмотрела на него, и ощутила ту часть своей личности, что позволяла мне убивать, позволяла делать то, что необходимо. В каком‑то причудливом смысле это решение диктовалось бизнесом. Политическое решение, в целях выживания. Я знала, что мы можем подчинить себе Огги – он был сильнее Жан‑Клода, но я чувствовала, что можем. Ощущала, что мы можем питаться от него так, что неважно будет, кто там сильнее. Не убить его, но взять его, присвоить себе – в каком‑то смысле, который я не могла даже выразить словами. Жан‑Клод сказал, будто прочел мои мысли – как оно, вероятно, и было: – Я тоже это чувствую, ma petite, но… – Никаких «но». Мы его можем взять, я это чувствую. – Вероятно, Белль Морт все еще слишком сильно присутствует в твоем разуме. Это был голос Ашера, сдавленный от усилия. Мы оба посмотрели на него – его руки дрожали в воздухе, будто удерживая огромный вес. – Быстрее, Жан‑Клод! Быстрее, мы долго этот круг не удержим. – Он начал эту ссору, – сказал Реквием, – давайте мы ее закончим. У него руки не тряслись, но напряжение в голосе тоже слышалось. Жан‑Клод опустил глаза на Огги. – Вот что пойми, Огюстин: мы никогда так не питались. Я не знаю до конца, что случится. Устраивает тебя такой риск, ведь страдать придется тебе, если дело обернется плохо? Я скользнула по нему ртом, языком играя по кожице. Он содрогнулся и ответил просто: – Да. – Перестань, ma petite, иначе он не может думать. Я снова встала на колени и перестала его касаться – положила руки на колени, как хорошая девочка. Наверное, так было честнее. |
