Строительство «Видов природы» было окончено в запланированные сроки. В процессе многие рабочие пострадали в различных инцидентах, и из-за внезапного ухода столь добросовестного прораба возникло очень много проблем, однако и в этот раз Чонхёк верил, что сделал наилучший выбор.

Среди всех, кто узнал об останках, нарочно распространили ложные слухи о том, что пострадавшие рабочие болтали о них. В портовых городах вроде Яму многие суеверны. Поэтому самый эффективный способ заткнуть людям рты – поселить в их головах скверные мысли. Те немногие, кто знал о костях, замолчали, часть обнаруженных в яме останков сожгли, другую – вновь закопали в землю. Хотя, возможно, что их сбросили в водохранилище или оставили на старом складе в каком-нибудь доме или на стройплощадке.

Чонхёк, само собой, больше не интересовался ни костями, ни этой историей, ни тем, как все было улажено. И люди начали заселяться в «Виды природы» так, будто ничего и не произошло. Сам же Чонхёк был уверен, что в его жизни больше никаких происшествий не предвидится. Тохён всегда был на высоте и вызывал зависть у других родителей. Новое, созданное деньгами сердце было очень крепким. Ах, день за днем проходил настолько безмятежно, что даже скука одолевала. Пока не приснился кошмар.

На втором году обучения в средней школе по результатам промежуточных экзаменов за второй семестр Тохён занял первое место. В тот день в доме глупого братишки на десять этажей ниже, должно быть, кричали на бедного племянника за то, что он получил оценки хуже. Перед завершением рабочего дня Чонхёк ненадолго задремал в кабинете. Спать он не особо хотел, но в какой-то момент все же провалился в сон, где ему явился Тохён. Чонхёк подошел к занявшему первое место сыну и крепко обнял его. Но вдруг мальчик превратился в кусок протухшего мяса. Кожа слезла, из глаз потек гной, а изо рта полезли насекомые. И этим ртом он произнес:

– Папа, я же все равно твой сын. Твой сынок, Хан Тохён. Ты же любишь меня?

Но Чонхёк ответить не смог. Когда Тохён начал сжимать его горло, он изо всех сил оттолкнул сына. Тот упал и, несколько раз перекатившись по полу, обернулся плюшевым медведем. И в этом неприглядном, но милом виде спросил:

– Тогда что насчет этого тела?

Чонхёк открыл глаза с закатным солнцем. Он проспал дольше, чем думал: кабинет успел полностью окраситься в оранжевый. Плохой сон совершенно вылетел из его головы, и мужчина направился домой. Не забыв при этом забежать за тортом, испеченным в отеле за двести тысяч вон, которым он собирался отпраздновать первое место. «Что бы съесть на ужин?» – думал Чонхёк. Ему хотелось поскорее услышать голос своего очаровательного альтер-эго.

А по возвращении домой его ждало нечто иное. Не голос, которым он так гордился, и не здоровое тело, что постепенно взрослело, а холодные руки. Грязный рот и тошнотворный запах.

Охладевшее тело Тохёна покоилось среди апельсинового сока и разноцветного сладкого ттока, среди крови и рвоты. О чем же он тогда подумал? А вот о чем. Чонхёк решил, что это сон. Такая бессмыслица ему ни разу не снилась, но все это просто обязано было оказаться сном. Он похлопал себя сначала по одной, затем по другой щеке, но проснуться так и не смог. «Теперь… Что же мне теперь делать?» – пронеслось в голове.

Чонхёк не знал, как реагировать. Он ведь ни разу не терпел поражений, ни разу безвозвратно не терял нечто дорогое сердцу. И поддался эмоциям. Ревел, кричал, горевал, злился на Тохёна за то, что тот не открывал глаза. Звук сирены становился все громче, подливая масла в огонь его безумия.