|
Все они зарабатывали жалкие крохи, и мать сильнее всего привязалась к тем, кого судьба особенно преследовала. Она знала все их семейные драмы, знала, кто потерял работу, знала, что у одной из внучатых племянниц рак, а у другой - преждевременные роды и ребенок-инвалид. Она навещала тех, кто жил не слишком далеко от нее, теперь она им приносила маленькие пакеты, а остальным писала длинные письма; вот и сейчас у нее на столе лежало неоконченное письмо. - Еще стопочку... Пей, пей! Твой отец всегда выпивал две... - Разве папа пил? Она разом посуровела: - Уж не воображаешь ли ты, что твой отец был пьяницей? Ни разу за всю нашу совместную жизнь - слышишь: ни разу! - не пришел он домой пьяным. Да я бы этого и не допустила. Он выпивал одну рюмку в кафе, в дружеской компании, да и заходил он туда не столько ради игры в карты, а потому что любил поговорить о политике. Он был апостолом истины! Ради своих идей он пожертвовал всем. Пронзительным взглядом она дала ему понять, как огромна разница между его отцом и им самим. - Немного вина за обедом, как у всех принято, а вечером, За чтением газет - две рюмочки... Он не решился попросить у нее разрешения зайти в свою бывшую комнату - он знал, что и там ничего не изменилось: те же обои в розовых и голубых цветах, та же этажерка, на которой все в том же строгом порядке стоят его школьные учебники и призы. Зачем он пришел сюда в этот вечер? Только что, сидя за рулем, он не понимал зачем, даже не задавался таким вопросом. Но теперь, когда вроде бы нашел ответ, у него перехватило горло. Разве его приход - не прощальный? - Знаешь, мама... Старуха бесстрастно смотрела на него в упор. Он боролся с желанием сказать ей. Лучше было бы оставить письмо. - Ну, что ты хотел мне сказать? Казалось, она смягчилась. Может быть, она ждала, что он наконец-то признается в том, что, несмотря на видимые успехи и деньги, он несчастен? И тогда она пожалела бы его. Нет, в этом он не способен сплутовать, даже ради того чтобы его пожалели. Да и не жалость ему нужна. Он написал бы ей совсем о другом, но вот о чем - уже улетучилось из головы. При всем желании он не мог уловить свою мысль. Его осенило, когда он глядел на отцовское кресло, на стойку с трубками, на книги в потрепанных переплетах, когда он думал о своей детской комнате и видел перед собой стол с очками, служившими по очереди обоим супругам. На какой-то миг мысль блеснула и проявилась, уплотнилась, обрела форму. Ему казалось, будто он сам видел, как отец вернулся с улицы в последний раз, но в действительности сцена разыгралась без него: он был в школе. Он собрал обрывки истины, прошлое и настоящее, и каким-то чудом, как это бывает при вынесении сложного диагноза, все сложилось в одну картину. Он был настолько близок к открытию, что уже, казалось, ухватился за путеводную нить, не отдавая себе отчета в том, какая горестная гримаса исказила его лицо. - Да что с тобой, Жан? Ты болен? - Нет. - Ты уверен, что это не сердце? Сколько врачей умирает от сердца, сплошь и рядом... - Да нет же, мама. Она была раздосадована, что исповедь не состоялась: - Ты в самом деле чувствуешь себя нормально? - Уверяю тебя. |
