|
Он в кризисе, о чем ему, вероятно, и скажет старый друг. Номера он не помнил, но дом узнал. "Позвоню, если у него горит свет! " Пусть выбирает судьба. Он поднял голову, ничего не видя перешел улицу и только тогда заметил на последнем этаже освещенное окно. И хотя он не был уверен, что это то окно, он позвонил, пробормотал консьержу имя Барнакля и вошел в узкий лифт, где ему пришлось зажечь спичку, чтобы найти нужную кнопку. На площадке он услышал музыку - Бах, фортепианные вариации Гольдберга - и уже не колебался, хотя его внезапно поразил страх обычного пациента, в последний момент готового удрать. Ему открыл Барнакль, в коричневом шерстяном халате, из-под которого выглядывала мятая пижама. С тех пор как они виделись в последний раз, он облысел, лишь на висках осталось немного волос, отчего он еще больше стал похож на Рыжего из цирка. Он располнел. И все же, несмотря на его смешной, почти карикатурный вид, было что-то необычное в том, как он встретил Шабо. В последнее время, и в особенности сегодня, с самого утра люди, даже незнакомые - и в версальском кафе, и в баре на площади Клиши, - смотрели на него изумленно, словно были поражены болезненностью или выражением его лица, и почти все спрашивали, что с ним. Барнакль, который за секунду до того читал научный журнал под музыку Баха, встретил его так, как будто сейчас не полночь и его старый товарищ имеет обыкновение часто забегать к нему в это время. - Входи. Не обращай внимания на беспорядок. Он курил старую трубку, которая при затяжке издавала неаппетитное сипение. Два стола загромождала установленная им самим звуковая аппаратура с протянутыми во все стороны проводами, реостатами, предохранителями и тремя громкоговорителями, один из которых висел на стене прямо над картиной, изображающей коров на лугу. Книги и журналы громоздились до потолка, на стуле стоял поднос с пустой бутылкой из-под пива и стаканом. - Садись. Одна из дверей была приоткрыта, и в темноте другой комнаты, как показалось Шабо, послышался шорох ворочающегося в постели тела и полусонный вздох. Должно быть, Шабо не ошибся, потому что Барнакль встал и закрыл ту дверь. - Не выпьешь ли стаканчик пива? Если бы было заметно, что Шабо пьян, разве друг предложил бы ему выпить? - Спасибо, не хочется. Он не жалел, что пришел. Но, как многие больные на приеме у врача, он уже больше не чувствовал тревоги и недоумевал, зачем пришел и что скажет. Барнакль протянул ему кисет с табаком: - Ах да, ты ведь не куришь трубку. А сигареты у тебя есть? С самым непринужденным видом он стал рыться в куче разнородного хлама. - Не знаю, как ты, но при той жизни, которую мы вынуждены вести, у меня для чтения журналов, чтобы не отстать, остается только ночь. При этом он, несомненно, изучал его исподтишка, и Шабо, понимая это, восторгался, с каким профессиональным мастерством его друг это проделывает. - Я колебался, заходить к тебе или нет. Ты мне, наверное, не поверишь: мне пришло это в голову внезапно, минут пятнадцать назад, когда оказался на площади Клиши. Как бы он ни хорохорился, но вел он себя как обычный пациент, и так же принуждал себя улыбаться, чтобы показать, что он ничуть не волнуется. - В общем, я хотел спросить у тебя насчет одной вещи, которая случилась со мной сегодня днем, и я, по правде говоря, тревожусь. |
