|
Реклама не горела. Может быть, эта киношка - его последний шанс. И в самом деле постепенно здание обрело смысл, пробудило воспоминания. Когда-то очень давно, лет двадцать назад, он был в этом кинотеатре с Кристиной, он даже вспомнил, какой тогда шел фильм и на каких местах они сидели. Воспоминания становились отчетливее, он вспомнил, какая была погода, когда они вышли из зала, вспомнил цвет неба - тогда было летнее утро и они оттуда отправились обедать у Траффа, в пивную на площади Бланш, неподалеку от Мулен-Руж. Еще небольшое усилие - и он вспомнит, в каком это было году, в каком месяце, вспомнит, может быть, даже число. Кинотеатр стоял на углу улицы Коленкур. Много лет спустя он шел мимо него с дочерью, Элианой. Он вел ее к своему старому товарищу Барнаклю. Какая жалость, что в этот миг нет рядом никого, кто бы засвидетельствовал ясность его рассудка! Память работала с фотографической точностью. С Барнаклем он познакомился на факультете, а год спустя снова встретился с ним в больнице Святой Анны, где они вместе проходили практику. Среди студентов Барнакль был самым некрасивым. Он напоминал гнома, одного из семи гномов Белоснежки; рыжий, с непропорционально крупной головой и расплывчатыми, словно резиновыми чертами. Глаза у него были невелики, но сквозь толстые стекла очков увеличивались до неправдоподобного размера. Он не следил за собой, был почти неопрятней, грыз ногти, и несмотря на это в его студенческой комнате всегда жила девушка - от месяца до полугода; она штопала ему носки, потом ее сменяла другая. Шабо тянуло к нему. Они оба жили на отшибе от остальных, и это их сблизило. Он так и остался в больнице Святой Анны - сначала практикантом, потом главным врачом, и мог бы стать профессором, если бы упорно не отказывался представить к защите диссертацию. - С моей ли рожей! Студенты засмеют меня. Барнакль жил метрах в трехстах от того места, где теперь на краю тротуара стоял Шабо - стоял бесцельно, с ясным сознанием, что ему больше нечего делать в этой жизни. Он занимал квартиру, где принимал пациентов, на последнем этаже дома, выходящего окнами на Монмартрское кладбище. Шабо приводил к нему Элиану, когда дочь, лет в одиннадцать, обнаружила нарушения памяти и полностью утратила интерес к занятиям. - Вы - врач, - сказала ему тогда директриса школы. - А я - нет. Может быть, с моей стороны кажется самонадеянным советовать вам, чтобы вы показали ее специалисту. Но я сталкивалась с подобными случаями и убеждена, что девочка нуждается в лечении. Он выбрал Барнакля - невропатолога и психиатра в одном лице. Его старый товарищ провел с девочкой три-четыре часовых сеанса. Он раскопал довольно сложную историю с учительницей, допустившей несправедливость, что привело к озлоблению, бессознательному уходу в себя и в итоге вызвало настоящую астению. Элиану перевели в другой класс, и недели через две она снова стала нормальным ребенком. Шабо не присутствовал на этих сеансах, но угадывал, какие вопросы задавал Барнакль. Ему самому случалось задавать вопросы в том же роде. Для самоуспокоения он снова перечитал выдержки из когда-то изучаемой им литературы. Но он не нашел там для себя удовлетворительных ответов, потому что в этой области медицины, кроме ограниченного числа ярко выраженных случаев, отклонение от нормы - вопрос количественный и между нормальным состоянием и болезнью нет четкой границы. Что ему мешает пойти позвонить в дверь Барнакля и представить ему свой случай как бы с вызовом, играючи: а ну-ка, способен ли ты найти всему этому объяснение? Сейчас или никогда. |
