Волк долго плескался под душем, смывая пот драки, запах милицейского «обезьянника», боль во всем теле, пережитое нервное напряжение, страх от прошедшей рядом смерти… Рука неожиданно перестала болеть, вытираясь, он взглянул в зеркало и увидел, что татуировка сидящего на месяце черта исчезла. В недоумении он потрогал чистую кожу. Ни месяца, ни черта, ни гитары, ни карт… Ничего, никаких следов. В покрывающей тело синей росписи зияло белое пятно, словно след от снятого портрета в картинной галерее.

— Ни фига себе! Как это получилось?

— Да очень просто! — сварливо сказал кот. — Чертяка копыта отбросил. Ласты склеил. Вроде как «откинулся». Думать надо, когда пиской машешь!

— Что ты так долго? — послышался из комнаты голос Софьи. Он был важнее болтовни кота, да и вообще важнее всего на свете. Уронив полотенце, Волк выскочил из ванной и коршуном бросился к распростертому на кровати белому телу…

Потом Софья, как всегда, лежала будто без чувств, закрыв руками лицо и вздрагивая всем телом. Волк подошел к окну и, спрятавшись за шторой, смотрел на просыпающийся город. Все проблемы, тревоги и переживания отошли на второй план, а может, вообще растворились в атмосфере. Он испытывал полное умиротворение и спокойствие.

Софья вздохнула, пошевелилась, постепенно приходя в себя.

— Когда ты уезжаешь?

— Не знаю. Я пообещал Сержу… Но мне вообще не хочется от тебя уезжать.

— А я никуда не денусь. Буду ждать тебя.

Она подошла сзади, обняла, прижалась горячим телом, поцеловала в спину. Волка окатила волна блаженства. Он даже не обратил внимания на скабрезный смешок монаха, принявшего поцелуй на свой счет. И недавние опасения развеялись: Борсхана так Борсхана! Если человек однажды сделал что-то, значит, он может сделать это еще раз! А американцы… Плевать! Не только они умеют убивать… Но сквозь волну эйфории с трудом пробивалась трезвая мысль: большой риск, дело почти провальное… А может, и без «почти» — просто провальное!

— Как думаешь, ехать мне или нет? — спросил он, словно монетку бросил. Что выпадет, то и будет.

— Не знаю… Делай, как тебе лучше… Но раз ты обещал… К тому же ты говорил, что там можно хорошо заработать… А я буду считать дни до встречи… Хорошо?

Ну что ж… Раз так…

— Хорошо.

Волк машинально понюхал руку. Пальцы слабо пахли лимоном и ощутимо сексом.

Глава 2

Черт в Москве

Все пустыри одинаковы, независимо от того, располагается он на Лысой горе в Тиходонске или рядом с железнодорожной станцией Москва-товарная. И люди на них ночами собираются одинаковые, и костры, которые они жгут, тоже похожи, как близнецы. Пляшут рыжие сполохи, стреляют жгучими красными искрами, отбрасывают мертвенные блики на жутковатые лица вокруг, от чего они и вовсе становятся похожими на оживших мертвецов. Это бомжи, маргиналы, бродяги, нищие, — для отторгнутых обществом неудачников придумано много обозначений. Но, по сути, они и есть живые трупы.

Их трое. Верблюд самый опытный, он неоднократно бывал в зоне и потому пользуется непререкаемым авторитетом. Сейчас Верблюд жарит насаженный на металлический прут кусок найденной в мусорном баке колбасы. Колбаса шипит и потеет жиром.

— Если б были такие комиссионки, куда хавку сдавать можно, — цедит он, старательно вертя арматурину. Но колбаса проворачивается и не хочет обжариваться равномерно. Один бок обугливается. Верблюд матерится.

— Не урони жратву, — бурчит Волдырь. — И не сожги, как в прошлый раз.

Он здесь второй по значимости.