Раньше он бы оскалился и зашипел от злобы – теперь лишь кивнул. Пусть будет как положено. Люди кричали, плакали, охали, звали. Кто-то захотел ударить сзади, но Чонгар вовремя увернулся и отступил на пару шагов, захватив с собой меч.

Мало кто понял, что Баата отравили. Подумаешь – истёк кровью, оказался слабым. Чонгар взглянул в потускневшие глаза лиса и поморщился. До чего же гадостна смерть! Каждое её лицо – обескровленное, лишённое пламени. Мерзость.

– Тело нужно сжечь у капища, – вмешался волхв. – Чтобы боги лучше видели.

– Да, – вяло кивнула Маржана. – Будет много дров.

Девку тоже задело. Чонгар взглянул на неё и подумал, что Баат утащил с собой в мёртвые земли ещё и кусок Маржаны. Оттяпал, гадёныш. Притворялся душой компании – а сам только и делал, что крал сердца и строил козни. И убивал.

Чонгар спрятал меч в ножны и ушёл к капищу. Возле богов всегда было теплее. Может, получится отогреться. Сквозь пелену он наблюдал за тем, как возились мужики, складывая тонкие ветки поверх крупных, чтобы пламя разгорелось получше. Работа шла долго – лучину, две, а то и больше. А он всё смотрел и смотрел, как занемевший, пока ноги не начали болеть.

– Что дальше-то? – хмыкнула Маржана. Кажется, она находилась рядом: то убегала, то прибегала, то помогала таскать хворост.

– Завтра пойдём к Славене, – пожал плечами он. – Она покажет тебя великому князю.

А сегодня Чонгар собирался напиться от души, и девке об этом необязательно было говорить.

– Я найду тебя завтра, – пообещала Маржана. – Не ходи к Милове.

– И не собираюсь, – он отвернулся.

Девка ушла. Им обоим хорошо досталось. Правда, Чонгар не ожидал, что она и дальше будет оставаться рядом, да и неправильно оно – каждый волчонок сбегал от охотника, почуяв свободу.

Видимо, эту научили слушаться старших. А может, Маржана до сих пор появилась и верила, что он схватит её за горло в любой миг. Но неважно. Чонгару не хотелось ни о чём думать – только пить, вливать в глотку крепкую брагу, пусть паршивую и безвкусную, лишь бы помогло. А там и полегче станет.

Он привыкнет жить без цели, без тяжёлого камня, но с огромными дырами в душе. Выдернули месть, что успела прорасти – и оставили пустое место. Ничего там уже не взошло и не взойдёт, поздно. Придётся с этим как-то жить и помнить, что делил кров и пищу с предателем много дней.

Главное – забыть мёртвое лицо лиса. Чтобы и не снился никогда и не мерещился, как Агнеш. Этим Чонгар и займётся. Завтра будет легче, проще и свободнее, всё выйдет с хмелем, как бывало раньше.

2.

Лучше бы это был олень в лесу или какая-нибудь лосиха, что наткнулась на волков. Человеческая смерть же откликалась дрожью и оторопью. Маржана слышала лязг, и вроде как они сражались на равных, а потом Баат воспользовался своей бусиной, и всё вспыхнуло так, словно к ним спустился Хорс. В следующий миг витязь вскрикнул – Чонгар успел вовремя подскочил и ранить.

Маржана смотрела на мёртвого Баата и думала: понял ли он, что умер от жгучеяда? Догадался? Или ушёл, не узнав ничего? А дальше всё утонуло в тумане. Она собирала хворост для костра, дёргала Чонгара, бледного, как смерть, убеждалась, что бесполезно и уходила помогать. Маржана была готова делать что угодно, лишь бы не сидеть на месте и не задумываться об умершем.

Ей бы возненавидеть Чонгара за то, что заставил поклясться на крови и втянул в это всё, но нет – она смотрела на растерянного, уставшего витязя и не понимала, как на него злиться.

– Тебе бы в баню, да принарядиться, – хмыкал волхв. – Завтра ведь к великому князю пойдёшь, не иначе.