— Хорошее название, — сказала женщина, целуя дочь и не обращая внимания на Максима, который, встретившись глазами с Вероникой, едва не расхохотался.

— Ну счастливо вам, счастливо, дети. — Екатерина Львовна помахала ребятам рукой и закрыла дверь.

Вероника и Максим вышли из подъезда высотного здания. Все их друзья сгрудились вокруг скамейки, на которую залез один из парней. Он размахивал в воздухе двадцатипятирублевкой.

Из-за голов хохочущих молодых людей периодически появлялась грязная рука, протянутая вверх. Когда Максим с Вероникой подошли поближе, их глазам открылась такая картина: возле скамейки у ног парня стоял пожилой, неопрятно одетый мужчина, он тяжело дышал, размазывая пот по загорелому лицу, и иногда неловко подпрыгивал, стараясь схватить дразнящую его купюру.

— Давай, давай, старик, прыгай! Только штаны крепче держи! — куражился юноша на скамейке.

— Полтинник даю, если выпрыгнешь из портков, — не отставал от него один из компании, толстяк в золотых очках.

— Вы что, с ума посходили! — Вероника ворвалась в круг, стала рядом с нищим. — Прекратите немедленно! А ну слезай! — Она чуть не скинула со скамьи парня.

Обернувшись к старику, оглядела его с ног до головы.

— Вы кто такой? Не стыдно, пожилой человек, так перед мальчишкой унижаетесь! Вы где живете?

— Под небом чужим, хозяйка.

— Да бомж он, — сказал один из ребят, заметив недоумение на лице Вероники. — Сейчас много таких в Москве.

Вероника молча вырвала у парня сиреневый четвертак и отдала его старику.

Когда самолет приземлился в Вильнюсе, шел дождь. Мокрые такси, выстроившиеся на привокзальной площади, оказались не такими уж доступными, как казалось с первого взгляда. Таксисты упорно не желали понимать русский язык, и только весомые финансовые аргументы заставили двоих из них вспомнить пару слов на языке «ненавистных захватчиков».

Но ничто не могло расстроить безудержного веселья компании. С хохотом, визгом и гиканием неслись машины по вечернему городу, где богатая, почти западная иллюминация странно контрастировала с еще пока советской пустотой улиц.

В первой машине, где ехали Вероника и Максим, распивали приобретенное в аэропорту шампанское.

— Внимание, шутка века! — кричал, размахивая бутылкой, Максим. — Знаете, что сказала сегодня Ника своей маме, которая учуяла, что от нас пахнет травой?

— Не-а!.. Не знаем!.. — загоготали приятели.

— Она сказала, что это запах новых духов «Иван да Марья».

Однако ожидаемого взрыва смеха слова Максима не вызвали, кое-кто просто недоуменно хихикнул.

— Ну вы чего? Марихуана! Марья да Иван… Ху-анович!

— Ладно, Макс, наливай! — крикнул кто-то из компании, нарушив паузу.

Такси остановилось на перекрестке, уперевшись фарами в бетонный забор. На нем неровными черными буквами было написано: «Оккупанты — вон!» Водитель, который прижался грудью к рулю, опасаясь быть облитым шампанским, оглянулся на пассажиров и включил дальний свет, чтобы сделать надпись повиднее. Однако молодым людям было не до надписей на стенах. Они приехали сюда развлекаться и были полны решимости оторваться по полной программе…

На двадцать втором этаже гостиницы «Лиетува» располагался известный на весь Союз одноименный ресторан. Это было одно из немногих мест в стране развитого социализма, где можно было увидеть настоящее европейское кафешантанное шоу. Вплоть до стриптиза. Здесь собиралась денежная публика — фарцовщики, директора баз и магазинов, многотомные поэты и писатели, лауреатствующие актеры и другие небедные люди.