Ему всегда нравилось учиться и нравилась его будущая работа. Он еще не говорил отцу о желании стать врачом, хотя у него не было оснований полагать, что пастор будет против. Скорее всего, ему это понравится. Медицина — профессия уважаемая. В одном Адам был абсолютно уверен: он не хочет идти в церковь. Он ненавидел кирху. Он ненавидел воскресные праздники. Он ненавидел Библию и ненавидел ужасную вину, которую чувствовал за собой за то, что так их ненавидел. Раньше его привлекала лишь одна сторона долга сына пастора, а именно: посещение вместе с матерью бедных и больных прихожан. У нее это получалось исключительно хорошо, и, несмотря на свое английское происхождение, она им нравилась. Она не проявляла снисходительности и не допускала покровительственного тона. Она была веселой, деловой, не боявшейся засучить рукава. Люди уважали ее, и Адам быстро усвоил, что получасовое пребывание в ее обществе явно приносило больше пользы какой-либо больной женщине или раненому мужчине, чем многочасовые проповеди отца. Иногда они встречались с доктором Гордоном при его обходах, и Адам наблюдал за ним, сидя в углу комнаты, когда ему разрешали это или когда его не замечали. Ему было всего десять лет, когда у него впервые проявились медицинские амбиции.

Через неделю после того, как его мир столь резко изменился, Адам, уложив свой обед, а заодно и ужин в сумку, поскольку миссии Бэррон уехала на автобусе в Перт навестить сестру, что она делала каждую неделю, отправился в горы к высеченному камню.

Он часто думал о Брид, ее брате и матери, о их доброте, но никому не говорил о них. Его природная открытость, энтузиазм и любовь к жизни пропали. Порка и потеря матери изменили все. Джинни Бэррон видела это, и ее сердце обливалось кровью при виде того, что происходит с мальчиком. Она лелеяла его как могла, но он все же немного отодвигался от нее, когда она обнимала его. Он мирился с ее проявлениями любви из вежливости, и не более. Казалось, он отделил какую-то часть себя от других, окружив ее защитной стеной. К тому же новый Адам стал скрытным. Своей матери он мог бы сказать о своих новых друзьях. А раз ее не было — больше никому.

День был холодным, дул бодрящий, резкий осенний ветер. Помимо еды и полевого бинокля, висевшего на ремне на шее, он взял с собой ящички для образцов, чтобы собирать интересные вещи для своего музея, книгу о птицах, записную книжку и карандаш, а также выкрал из кухни четыре куска шоколадного торта. Три из них предназначались для Брид и ее семьи. Он знал, что миссис Бэррон заметит это, но был уверен, что не скажет. Отец не знал о существовании торта. Он почти наверняка не одобрил бы это.

Тяжело дыша, он добрался до камня и сбросил с плеч сумку. Он уже имел данные о трех птицах для своей записной книжки. Разумеется, о куропатке, а также о жаворонке и чиже. Он вынул свой потрепанный справочник, тонкими загорелыми пальцами отстегнул пряжку внешнего кармашка зеленого парусинового рюкзака и, пососав кончик карандаша, чтобы он лучше писал, начал вести записи.

Он рассчитывал пообедать, понаблюдать за птицами, а затем пройти на дальний конец холма к хижине Брид.

Первая часть плана ему удалась. Он сел на валун спиной к камню, лицом к спускающейся вниз покрытой вереском стороне холма. В ряде мест вереск становился коричневым, с багряным отливом последних недель, перед тем как завянуть. Он слышал одинокий крик орла и, опустив на землю ломоть пирога с мясом, поднял полевой бинокль и направил его к отдаленным вершинам гор позади холма с нависшими над ними тучами.

Лишь после того, как он закончил есть, выпил половину имбирного пива, аккуратно свернул остатки непромокаемой бумаги и положил их в рюкзак рядом с тщательно сохраняемыми кусками торта, он поднялся и решил идти в поисках Брид.

Солнце уже поднялось высоко.