Анатолий Степанов. Победитель
Как во сне – беззвучно и медленно – явился взрыв. Всадника оторвало от стремян, подняло над конем, раскрутило и шмякнуло. Взметнулась тьма. Разъезд не спешил. Впереди серой солдатни и гнедых лошадей шел, брезгливо и осторожно выбирая путь меж ям и воронок, белый конь под стройным высоким офицером. У той воронки офицер остановил коня. – Красный Андрей Болконский! – догадался офицер и обернулся к своим поделиться сей новостью. Тут же подъехал предупредительный фельдфебель. – Комиссар! – обрадовался фельдфебель. – Красиво лежит! Он и, правда, лежал красиво: небольшой, аккуратный, в щегольской гимнастерке под двойной портупеей, в начищенных сапогах со шпорами, разбросал он руки по земле и слегка был засыпан землей. – Действительно, не Болконский, а, действительно, комиссар, с сожалением согласился офицер. – Кстати, и я – не Бонапарт. Я – не Бонапарт, Сергеич? – Никак нет, ваше благородие. Комиссар внезапно открыл глаза, и конь под офицером нервно отпрянул. Офицер слегка похлопал коня по шее: – Ты его не бойся. Он теперь нестрашный. Комиссар бессмысленно и неподвижно глядел на офицера. – Возьмите его, Сергеич.
* * * Офицер мокрым полотенцем стер с лица остатки мыльной пены, налил в ладонь одеколона, резко провел рукой по щекам и шее, содрогнулся и сладострастно ахнул. В чистой просторной избе было зеркало – он с интересом и любовью осмотрел себя, а потом кулаком ударил в дощатую перегородку. – Служба! Комиссар где? Мягко ступая, проник в помещение фельдфебель. – В баньке, Георгий Евгеньевич. При двоих часовых. – Что так? – удивился Георгий Евгеньевич. – Из старых служащих, многозначительно произнес Сергеевич и положил на стол сверток в свежей тряпице. Офицер не спеша, на четыре стороны раскинул тряпку и присвистнул. Среди бумажек и книжек лежали четыре креста на черно-желтых лентах. – А точно его? – Его, его, Георгий Евгеньевич. Кавалера сразу же видать. – Ну что ж. Давай сюда кавалера. Голова и шея у комиссара не двигались, а потому он противоестественно сильно повращал глазами – осмотрелся. Порывшись в бумагах и книжечках, Георгий Евгеньевич почитал кое-что и сказал благодушно: – Что имеете мне сообщить, Спиридонов… Яков Павлович? Комиссар помигал и сказал рвано и хрипло, удивляясь тому, что не слышно и его голоса: – Громче говори. Ни хрена не слышу. Повторять криком полуернический вопрос было неприлично и поэтому Георгий Евгеньевич проорал бессмысленно: – Кто такой?! Спиридонов понял и усмехнулся. – Ты про меня все в бумажках прочитал. Чего ж спрашиваешь? Фельдфебель стоял здесь же, у дверей, слышал все, и офицер разозлился. И закричал уже по-настоящему: – Часть? Потери? Куда отходите? – Вот этого я тебе не скажу, – серьезно ответил Спиридонов. – Не скажет, Георгий Евгеньевич, – деликатно встрял, в разговор фельдфебель. Офицер помолчал, подумал. – Черт с ним. Мне не скажет – в контрразведке скажет. – И в контрразведке не скажет, – с готовностью возразил Сергеевич. – Ты-то чему радуешься? А не скажет им, так это их дело. Разговор был окончен, и офицер встал. – Шлепнешь меня? – грустно поинтересовался Спиридонов. – Я тебя шлепать не буду, – раздельно и громко произнес офицер. А в контрразведке допросят и шлепнут – это уже как положено. – Страшно помирать? – ликующе спросил фельдфебель. – А ты что, тоже готовишься, шкура? – незлобным вопросом ответил на вопрос Спиридонов. |
