Задыхаясь, Георгий Евгеньевич взбежал на холм. Вдали-вдали малозаметно двигалось белое пятно.

– Ах, хвастун! – восхитился Георгий Евгеньевич. – Коня получше успел выбрать. Белого!

– Ваше благородие, уйдет! – простонал подоспевший солдатик.

Офицер взял у солдата винтовку, достал патрон, подышал глубоко – успокаивался.

Пятно приближалось к лесу.

– Ваше благородие, стреляйте! – азартно прорычал солдатик.

– Становись! – офицер поставил солдата перед собой и положил на его плечо ствол винтовки. – Жаль Бедуина.

Солдат, стоя неподвижно все-таки старался отвести голову от винтовки. Георгий Евгеньевич выстрелил.

– Как и следовало ожидать, промахнулся, – грустно констатировал офицер. Что ж, для очистки совести – вслепую.

Снова выстрелил и признался:

– Ушел.

У опушки опять просвистела пуля. Вот они, кусты, вот они, деревья…

Всадник скрылся в лесу. И здесь их достала вторая пуля. Через ляжку Спиридонова она вошла в коня, и конь засбоил, пошел боком и рухнул. Они лежали под сосной и тоскливо смотрели вверх. Потом Спиридонов выбрался из-под коня и попытался встать. Левая нога не держала. Хватаясь за сосну, он все-таки встал. Громадный конский глаз глядел на него.

– Погубил я тебя, браток! И добить тебя нечем. И уходить мне надо. Извини.

Сначала он пытался скакать на одной ноге. Затем нашел палку, ковылял. Потом полз, полз, полз.

Лес редел и спускался куда-то. Спиридонов выполз к реке. На берегу полежал, отдыхая. Погодя снял хорошие свои штаны, разорвал подштанники, перевязался. Опять устал. Отдышавшись, потрогал воду рукой.

– Холодная, зараза, – сказал он, бодря себя, вошел в воду и лег на нее. Течение взяло его и медленно понесло в ночи мимо лесов, полей и лугов России.

* * *

По лесной тропинке шла и плакала милая барышня. Коротковолосая, в длинной юбке и кофточке с высоким воротником, в высоких же шнурованных ботиках не для глухого леса была барышня. А стояло утро.

– Барышня! позвали из кустов.

– Ой! сказала барышня.

Держась за неверные ветви кустарника и прыгая на одной ноге, на тропе появился Спиридонов.

– Ты куда? – строго по-деловому поинтересовался он.

– В Бызино.

– А откуда?

– Из Ольховки. А, собственно, почему я должна отчитываться перед вами? – опомнилась, наконец, барышня.

– Учительница, – догадался Спиридонов. – Звать тебя как буду?

На одной ноге, усталый и замордованный человек, от которого всегда можно убежать, стоял перед ней и командовал.

– Зачем вам это?

Он сменил руки – левой ухватился за кусты, а правую протянул ей:

– Яша.

Она задумчиво посмотрела на его руку, а затем деликатно пожала.

– Анна Ефимовна.

– Учительница! – обрадованно вспомнил он и спросил серьезно: – Ты за белых или за красных?

– Я учительница, – объяснительно напомнила она.

– Ну, а белые поблизости есть?

– У нас в Ольховке нет, а про Бызино не скажу – не знаю.

– Если поймают меня белые, застрелят к чертовой бабушке. Спрячь меня, Аня, а?

Ничего-то он не скрывал, стоял прямо, спокойно смотрел в глаза, просил по-человечески.

– Пойдемте, – сказала Анна и, повернув, пошла по тропинке в обратную сторону. Он запрыгал рядом на одной ноге.

– Обопритесь о мое плечо, – предложила она, и они пошли трудно и медленно.

– В Бызино-то что тебе надо было?

– К их учителю Ивану Максимовичу посоветоваться шла.